Задыхаясь от смеха, Джона прокричал:

– Стой, подожди!

И хотя она не стала ждать, он все равно ее догнал: поймал, зарылся лицом в плечо и продолжил смеяться. Вот козел.

– Прости, что из-за меня ты все время мокрая, – сказал он.

– Это не смешно! – Она отдернула плечо. – И ты не смешной!

– Чуточку смешно.

– Я ухожу домой.

– Ты собираешься идти пешком под дождем? Потому что я смогу вернуть мопед только после закрытия.

– Именно так я и шла в тот день, когда ты меня ограбил.

– Обокрал, Эстер. Я тебя обокрал. А не ограбил. Иначе я чувствую себя каким-то головорезом. Карманная кража требует особой искусности.

– Да все равно. Я позвоню маме. Может, она подвезет нас обоих, – Эстер знала, что Розмари не ответит, тем более если играет в автоматы, но все же набрала ей три раза. – Не могу дозвониться.

– Если хочешь, можем пойти ко мне. Пока дождь не стихнет. Здесь недалеко, пара минут ходьбы.

– Да?

– Единственное, мой дом… Не особо приятный.

– Как и мой.

– Да, но тут другое.

– Тебе решать.

Джона потер шею. Эстер на миг показалось, будто он сейчас откажется. Но вот он поднял взгляд от тротуара, его неуверенное выражение лица сменилось усмешкой. Усмешкой, за которой, как ей впервые показалось, таилась легкая грусть.

– Тебе нужно снять мокрую одежду, – сказал он, потерев пальцами ткань ее рукава. – Может, впредь стоит носить с собой сменные вещи? Раз ты все время рядом со мной оказываешься мокрой.

– Ты когда-нибудь дашь мне об этом забыть?

– Даже не надейся, Солар. Даже не надейся.

11

Шекспир, звезды и морской Оптимус Прайм

Заявление «здесь недалеко» оказалось весьма преувеличенным. Относительно центра города дом Джоны находился не ближе, чем дом Эстер, хоть сам жилой комплекс и был новее. Улица выглядела симпатично, а вот дом его казался грустнее и обшарпаннее остальных – наподобие того, какой тебе обычно достается в самом начале игры «Симс», когда у тебя есть шестеро детей, но при этом нет денег и другого выбора.

Внутрь они не пошли. А сразу побежали под дождем на задний двор. Лужайка быстро сменилась дикими, запущенными зарослями; трава здесь поднималась выше головы Эстер.

Джона провел ее через сетчатую дверь на веранду.

– Ну вот, мы в моем царстве, – сказал он, снимая куртку.

Эстер тоже скинула промокший пиджак и отжала волосы, попутно пытаясь придумать безобидную тему для начала разговора. Она не глазела на дыру размером с кулак в стене из гипсокартона и на картонку, приклеенную скотчем к одной из дверных перегородок. Ее взгляд был прикован к стенам и потолку. Каждый квадратный сантиметр свободного пространства был занят росписью. На потолке развернулась морская картина из зеленых и ярко-коралловых вихрей, будто «Звездная ночь»[24] на дне океана. В ее водоворотах обитали русалки, рыбы, акулы и, как ни странно, даже Оптимус Прайм[25] с хвостом. Джона заметил, куда смотрит Эстер.

– Все не так плохо, как кажется. Мы просто играем здесь и стараемся не путаться под ногами у Холланда, – пояснил он, стащив с верхней книжной полки одеяла. – Моя сестра Реми любит картинки, поэтому я рисую ей все, что она захочет. Так у Трансформеров иногда появляются жабры.

Ко всему прочему здесь встречались истории из детства самой Эстер; они перемежались рассказами ребенка, который либо а) слишком быстро рос, либо б) обладал безупречным вкусом в развлечениях – в зависимости от того, чем в вашем представлении надлежало заниматься ученику начальных классов. На одной из картин Винсент Вега[26] держал пистолет у головы Оскара Ворчуна[27]; в другом углу притаился Рюк из «Тетради смерти»; а Дэдпул распевал с Джастином Бибером рождественские гимны.

Даже некоторые участки пола были закрашены, отчего создавалось впечатление, будто стены – это водопад.

За спиной находилась дверь, ведущая в остальную часть дома, на которой был изображен Мрачный Жнец из воображения Эстер: темные одежды со стекающими по ним смолой, длинные костлявые руки, бережно сжимающие косу. Но, как и предыдущие настенные истории, эта также была переделана и изменена до абсурдности. На голове Смерти красовался венок из оранжевых и фиолетовых цветов, а на шее висела дощечка с надписью: «Отрываюсь на полную катушку так, что эти сволочи хотят меня найти». А в это время две маленькие фигурки, приплясывая у его ног, опутывали его костлявые пальцы веревкой. Маленькая рыжеволосая девочка и маленький темнокожий мальчик. Два ловкача, которые не боятся Смерти.

– Ах да. Это мое последнее творение, – произнес Джона странным голосом, как будто… стеснялся? С каких это пор Джона Смоллвуд стесняется? Затем он откашлялся. – Я, э-э-э… Я нарисовал его для тебя.

Эстер уже догадалась: пусть фигура Жнеца и занимала собой всю дверь, но именно девочка – размером не больше предплечья – светилась во всей красе. Ее тело окружал золотой контур, и даже многочисленные веснушки, усеивавшие кожу, сверкали на свету.

Она прекрасно понимала, что большинство девочек-подростков мечтают о том, чтобы какой-нибудь парень нарисовал их на стене, однако это была опасная территория. Всем известно, настенные рисунки – прямой путь к чувствам, а Эстер не могла этого допустить. Потерять Джону в первый раз было паршиво, но эта история преподала ей ценный жизненный урок: если не подпускать людей близко к себе, они не причинят тебе боль своим уходом. Так она делала до сих пор и так планировала поступать дальше.

Вот только если человек нарисовал тебя на стене, ему нельзя такое говорить. Ты не можешь бросить ему в лицо: «Прости, но я слишком подавлена эмоционально, чтобы изображать меня на стене». Поэтому Эстер, когда он накинул одеяло на ее дрожащие плечи, просто сказала: «Красиво». Потому что так оно и было.

Солнце клонилось к закату, его тусклые оранжевые лучи пробивались сквозь сетки на веранде, отчего тела ребят отбрасывали длинные тени на стену и казались выше Жнеца. На мгновение они стали очень близки: Эстер практически прижималсь грудью к Джоне и с легкостью могла его поцеловать, да и он, скорее всего, очень этого хотел, но она не стала. Невзирая на рисунок на стене.

Когда солнце село, они включили свет и вместе легли на пол, глядя в потолок. Джона показал ей все припрятанные в комнате маленькие пасхалки, которые она не заметила поначалу. По его словам, он много лет работал над картиной, изменяя те или иные детали каждые несколько недель. Среди бушующих волн прятались созвездия – сестры, мамы и его самого. Джона проследил