– В лагерь, куда… – Вано сказал это машинально, сам думал о чем-то, потом осмысленно посмотрел на Сан Саныча. – Да нет, скорее всего капитанить будешь! Приставят стрелка с ружьем и вперед. А то ты не знаешь таких?

– Знаю, – кивнул Белов. – А Николь?

– Не знаю, – Вано задумался. – Могут и не тронуть, а может, уже и сюда привезли…

– Узнать не можешь?

Вано покачал головой. Сан Санычу казалось, что Вано не очень волнует судьба Николь. Он вглядывался в лицо друга в темноте. Тот вздохнул горестно и достал новую папиросу. Но вдруг нагнулся к самому уху Белова:

– На пересылке будь осторожен. Один нигде не оставайся, если что, ори, беги…

– Почему? – не понял Сан Саныч.

– Убить могут. Ты орденоносец, они тебя били… что-то они быстро тебя отпустили.

– А кто может убить? Конвой?

– Зачем? Урки! За буханку хлеба зарежут!

Сан Саныч молчал, забыв о папиросе.

Вано посунулся к Белову и, неуклюже обняв, шепнул:

– Меня расстреляют, Сан Саныч.

– Что?!!

– Тщ-щ! Тихо! Я это знаю. Если там, наверху, заметают следы, то меня уже нет…

– Да почему же? Кто заметает?

– После училища я полгода работал у дяди личным помощником, он меня проверял. Я оказался негодным – не все понимал, во все верил и на фронт хотел. Потом только понял, какие дела шли через дядю Гиви. Я личные записки Сталина в руках держал, видел его не раз. Как я его любил тогда, он был для меня почти богом! Мне казалось, Сталин никогда не думает о себе, но только о людях. Потом в одной записке Сталин потребовал измордовать – так и написал карандашом! – одного арестованного. Этот арестованный был хорошим человеком, я его знал, я считал, что дядя должен пойти к Берии и объяснить, что это ошибка, – Сталин тоже лично знал того арестованного! Мы поссорились. Дядя не пошел, и того человека сначала избили, как написал Сталин, а потом по его же указанию расстреляли. Вскоре дядя отправил меня в Красноярск… – Вано замолчал, затягивался задумчиво папиросой, поднял глаза на Сан Саныча. – Сталин очень маленький человек, Саша, вот что я понял. Очень хитрый и очень мстительный. Убить для него – ничего не значит… вообще ничего! Он лично отправил на уничтожение тысячи людей… Сам…

– Откуда знаешь? – с недоверием спросил Сан Саныч.

– Саша, дорогой, я в руках держал списки арестованных, в которых он красным карандашом определял, кого убивать, а кого в лагерь. Мужчины, женщины, верные большевики-ленинцы – ему все равно было! Он уничтожал все, что угрожало его власти или выказывало хоть какое-то неуважение к его «гению»… – Вано замолчал, докурил папиросу и бросил ее в печку. – Я думаю, он любил убивать, ему это нравилось – поставит черточку напротив фамилии, и человека нет! Только одну черточку!

Белов молчал.

– Дядя Гиви работал под прямым руководством Берии… Отдыхали они тоже вместе! Берия его обязательно расстреляет, ему не нужен такой свидетель… – Вано помолчал. – Герту жалко, у нас весной третий должен родиться! Очень плакала! Старшему Шота – в честь Шота Руставели назвали – пять лет уже, потом Марта, так звали маму Герты, теперь, если мальчик, сказала, Вано назовет…

Он замолчал надолго. Будто забыл про Сан Саныча. Потом нехотя очнулся и твердо посмотрел на Белова:

– Я вчера не спал, боялся, что зарежут… И под утро уже как будто Бог мне сказал: дети – это самое важное на свете! Благодаря им я навсегда останусь на земле! Мой отец, дед есть в этом мире через меня, и я пойду в будущее через моих детей! Это значит, что смерти нет! Мне стало очень спокойно, – Вано улыбнулся – Я грузин, она – немка, странно, да? Встретились за Полярным кругом, и там родились наши дети! Старший по-грузински и по-немецки говорит, дочка тоже по-грузински понимает. Мы очень хорошо жили, Саша.

Они разговаривали и разговаривали. К подъему Сан Саныч начал зевать, а Вано все говорил возбужденно… просил не бросать Герту с ребятишками. Задумывался надолго и потом снова говорил. Вспоминал Тбилиси, родных, как рвался в училище и на фронт, как пошел поперек дяди.

Утром, дневальные только начали поднимать народ, Вано сходил куда-то и принес валенки.

– У меня земляк тут в придурках. Хороший человек, без денег помог. Не знает, кто я. Иначе можно было нож в кишки получить, – шептал в ухо Белову, примерявшему валенки.

Раздали пайки, сахар, у кого были кружки, могли попить кипятку. У многих не было ничего, спичечный коробок сахара сыпали в ладонь или на хлеб.

Вывели на развод.

Вано выкликнули первым и увели в сторону вахты.

Сан Саныча забрали на этап. Их битком набили в пять воронков с надписями «Хлеб» и «Мясо», и повезли. Сан Санычу повезло, он оказался в середине фургона, радовался, будет тепло, все спасибо говорил Вано за теплые валенки. Сердце его замирало и отказывалось верить, что с его другом, самым жизнерадостным, бескорыстным и отзывчивым человеком, что-то случится. Тревога Вано передалась и ему, но после бессонной ночи и долгого разговора думать он уже не мог. Сидели очень тесно, Сан Саныч согрелся и быстро уснул.

Проснулся от холода, воронок подскакивал на ухабах, продувался и понизу, и по головам.

– Давно едем? – спросил соседа.

– Кто его знает? Часа три, а то и четыре… Я на часы последний раз семь лет назад смотрел.

Ушанка на мужике была завязана так плотно, что торчали одни усы. Пышные, будто чубом закрывали рот.

– А куда везут?

– Первый раз, что ли, браток? Они когда говорят? Верст сто пятьдесят уж отмахали, Сибирь большая, найдут теплое место…

– Горы были?

– Да нет вроде, ровно бежим.

– Тогда на север… а может и на восток.

– На север, похоже, солнце все справа от нас… У тебя махорочки не найдется, на закрутку?

Белов вспомнил, что Вано оставил папиросы и двести рублей. Достал пачку, вскрыл. Сосед с другой стороны зашептал:

– Не угостишь, парень, три дня не курил…

Сан Саныч начал вытрясать папиросу и ему, но усатый не дал. Рукой в меховой рукавице, накрыл папиросы:

– Убери, всех не накуришь! У этого шакала свои есть!

– Ты откуда знаешь? – зло зашипел обделенный.

– Знаю, коли говорю…

Усатый деловито достал спички. Закурили. Проснулся кто-то впереди. Закрутил головой, услышав дым.

– Братва, оставьте дернуть?

– Нельзя тебе! – благодушно балагурил усатый.

– Чегой-то?

– С новым кумом сегодня знакомиться будешь, вдруг он тебя поцеловать захочет за-ради знакомства?!

Вокруг засмеялись, кто-то достал свое курево.

– Бывают такие кумовья! – раздался сипловатый ехидный голос. – На командировке «Таежная», в Богучанском районе, мне лично куманек любовь предлагал… в кудрявых кустиках!