20-2294

О О 2 Времена упадка

Какой бы ни была природа упомянутых здесь проблем, ничем не ограниченная и неконтролируемая глобальная, свободная, рыночная экономика вряд ли способна их решить. Напротив, более вероятным представляется скорее усиление таких тенденций, как постоянный рост безработицы и неполной занятости. Ведь бизнес, заинтересованный прежде всего в максимизации прибыли, рационально стремится а) к сокращению занятости, поскольку человеческая рабочая сила дороже компьютерной; б) к возможно большему снижению отчислений на социальное страхование или других подобных налогов. И нет ни малейших оснований для предположений, что глобальная, свободная, рыночная экономика справится с этими проблемами. До igyo-x годов национальный и мировой капитализм функционировал в совершенно иных условиях и далеко не всегда успешно. Уже для девятнадцатого века по меньшей мере спорно то,

что, «в противовес классической модели, в соответствии с которой свободная торговля, возможно, являлась основной причиной депрессии и протекционизма, она в то же время была и основным источником развития большинства стран, которые сегодня считаются богатыми» (Bairoch, 1993, р. 164)- А в двадцатом веке экономические чудеса совершались не благодаря экономике laisser-faire, а вопреки ей.

И потому было маловероятно, что мода на экономическую либерализацию и «маркетизацию», господствовавшая в 1980-6 годы и достигшая пика идеологического самодовольства после распада советской системы, продержится долго. Сочетание мирового экономического кризиса начала 1990-х годов с сокрушительным провалом либеральной экономической политики, использованной бывшими социалистическими странами в качестве «шоковой терапии», охладило пыл многих прежних энтузиастов подобного подхода. И действительно, вряд ли кто-либо раньше мог предположить, что в 1993 году западные экономические советники будут говорить, что «возможно, Маркс был все-таки прав». Однако адекватно оценивать ситуацию мешали два серьезных препятствия. Прежде всего, на тот момент отсутствовала потенциальная политическая угроза капиталистической системе, исходившая ранее от Советского Союза или, в ином роде, от немецкого фашизма. Именно ее наличие, как я попытался показать, и подтолкнуло капитализм к реформам. Исчезновение Советского Союза, упадок рабочего движения, низкая эффективность традиционных войн в третьем мире, переход бедняков развитых странах в малочисленную категорию «деклассированных элементов» — все эти факторы сдерживали реформаторскую инициативу. Впрочем, укрепление позиций ультраправых, а также неожиданная поддержка прежнего режима в бывших коммунистических странах выступали настораживающими факторами, обратившими на себя внимание уже в начале 1990-х годов. Вторым препятствием оказался сам процесс глобализации, который только ускорился в результате разрушения национальных механизмов защиты «жертв» свобод-пути к третьему тысячелетию О О 3

ной глобальной экономики от социальных последствий того, что гордо называли «системой построения благосостояния (...) повсеместно признанной наиболее эффективной за всю историю человечества».

Хотя, например, редактор газеты «Financial Times» (24/12/93), из которой и взята вышеприведенная цитата, признает, что «на сегодняшний день эта сила все-таки не является совершенной. (...) Примерно две трети населения земного шара практически не выиграли от наращивания темпов экономического роста. Даже в развитых странах граждан с минимальным доходом теперь несколько больше, чем раньше».

По мере того как приближалось третье тысячелетие, становилось все более очевидным, что важнейшая задача современности состоит не в том, чтобы злорадствовать по поводу краха советского коммунизма, но в том, чтобы вновь проанализировать врожденные пороки капитализма. Как нужпо изменить капиталистическую систему, чтобы от них избавиться? Поскольку, как заметил Джозеф Шумпетер по поводу циклических флуктуации капиталистической экономики, «они не похожи на миндалины, которые можно лечить отдельно от всего организма; они подобны биению сердца и сродни самой сущности организма, в котором функционируют» (Schumpeter, 1939,1, v).

V

Западные обозреватели отреагировали на распад советской системы, немедленно заявив о вечном триумфе капитализма и либеральной демократии — некоторые не особенно проницательные американские аналитики склонны смешивать эти два понятия. Ибо даже если капитализм конца «короткого двадцатого века» переживал не лучшие времена, коммунизм советского типа, несомненно, был мертв и ,чр яд ли мог возродиться. С другой стороны, ни один аналитик начала iqgo-x годов не смотрел на будущее либеральной демократии столь же оптимистично, как на будущее капитализма. С некоторой долей уверенности можпо было констатировать лишь то, что большинство государств (за исключением немногочисленных фундаменталистских режимов) продолжают заявлять о своей глубочайшей приверженности демократическим идеям, организуют более или менее свободные выборы и порой терпят формальную оппозицию, понимаемую, впрочем, по-разному*.

* Так, один синганурский дипломах говорил мне, что развивающимся странам нойдет на пользу некоторая «отсрочка» в утверждении демократии. Когда же демократия наконец устоится, она будет не столь либеральной, как на Занаде, но более авхорихарной, делающей унор скорее на общественное благо, нежели на нрава личности. Для такой демократии будет характерно наличие одной-единсхвенной доминирующей партии и—почти всегда—ценхрализованной бюрократии и «сильной

государственной власти».

О О 4 Времена упадка

И действительно, наиболее характерной чертой политической ситуации конца двадцатого века является нестабильность. По самым оптимистическим прогнозам, большинство современных государств едва ли сохранят существующий образ правления в течение ближайших ю—15 лет. Даже страны с традиционно предсказуемой системой власти, например Канада, Бельгия или Испания, не могут быть уверены, что сохранятся в качестве единых государств через ю—is лет; значит, неопределенным является и характер режимов, которые могут прийти им на смену. Иначе говоря, политику вряд ли можно считать благодатным полем для футурологических прогнозов.

И тем не менее выделить основные черты международного политического ландшафта не так уж сложно. Прежде всего, неоднократно отмечалось ослабление роли национального государства— основного политического института со времен «эпохи революции». Причиной тому служила прежняя монополия национального государства на власть и законность, а также концентрация в руках государства различного рода политических инициатив. Ныне его роль оказалась подорванной как изнутри, так и извне. Государство постепенно уступало свои полномочия и функции различным наднациональным образованиям. К тому же распад крупных государств и империй породил множество мелких государств, слишком слабых, чтобы отстаивать свои интересы в эпоху международной анархии. В довершение всего национальные государства теряли монополию на эффективную власть и свои исторические привилегии в рамках собственных границ. Об этом свидетельствует, в частности, развитие частных охранных агентств и курьерских служб, конкурирующих с охранными и почтовыми услугами, которые прежде практически повсеместно осуществляло государство.