– И ты покойник, – сказал он мне и отступил.

Он опустил оружие и стоял, опершись на рукоять и тяжело дыша. Я бросил свой топор. Бесполезно.

В моем сознании Верити был совершенно неподвижен. Я бросил взгляд туда, где он сидел, глядя из окна на линию горизонта. Утренний свет резко освещал морщины на лице принца и седину в его волосах. Верити сутулился. Его поза была зеркалом моих чувств. Я закрыл глаза, слишком усталый, чтобы что-то делать. И неожиданно мы слились. Я увидел горизонты нашего будущего. Мы были страной, осажденной кровожадным врагом, который хотел только убивать и калечить. Это было единственной целью пиратов. У них не было полей, которые нужно обрабатывать, детей, которых нужно защищать, и стад, которые надо пасти, – ничего, что могло бы отвлечь их от бесконечных грабежей. Но мы жаждали жить нашей обычной жизнью, в то же самое время пытаясь защититься от них. А для пиратов красных кораблей обычной жизнью были грабежи. Этой целенаправленности было достаточно, чтобы уничтожить нас. Мы не были воинами; не были воинами много поколений. Мы разучились мыслить как воины. Даже наши солдаты были обучены сражаться против разумного врага. Как мы сможем противостоять этим безумцам? Какое у нас есть оружие? Я огляделся. Я. Я-Верити.

Один человек. Один человек, который превращает себя в старика, балансируя на тонкой грани между защитой своего народа и пагубным экстазом Силы. Один человек, пытающийся поднять нас и заставить защищаться. Один человек с глазами, устремленными вдаль, в то время как мы ссоримся и устраиваем заговоры. Это было бесполезно. Мы обречены.

Волна отчаяния захлестнула меня. Я почти тонул. Оно бурлило вокруг меня, но внезапно в самом центре я отыскал место, в котором можно было стоять. Место, где сама бесполезность всего этого была смешной. Ужасно смешной. Четыре маленьких боевых корабля, еще незаконченные, с необученными командами. Сторожевые башни и сигнальные огни, чтобы звать глупых защитников вперед, на бойню. Баррич с его топором и я, дрожащий от холода. Верити, глядящий в окно, пока Регал одурманивает наркотиками своего родного отца – в надежде лишить его разума и унаследовать все это безумие. Значит, все совершенно бесполезно? Смех рвался из меня, и я не мог сдержать его. Я стоял, облокотившись на свой топор, и смеялся так, словно мир был самой смешной вещью, которую я когда-либо видел. Баррич и Верити с ужасом смотрели на меня. Очень слабая ответная улыбка искривила углы губ Верити. Свет в его глазах разделял мое безумие.

– Мальчик? Ты в порядке? – спросил меня Баррич.

– В порядке. В полном порядке, – ответил я им обоим, когда отсмеялся.

Я заставил себя выпрямиться. Потом тряхнул головой, и клянусь, что почти почувствовал, как мои мозги со щелчком встали на место.

– Верити, – сказал я и притянул его сознание к своему.

Это было легко; это всегда было легко, но прежде я думал, что что-то при этом будет потеряно. Мы не слились в одно существо, а вошли друг в друга, как сложенные стопкой тарелки в буфете. Он управлял мной, как хорошо упакованным тюком. Я набрал в грудь воздуха и поднял топор.

– Еще раз, – сказал я Барричу.

Когда он пошел на меня, я не позволил ему больше быть Барричем. Это был человек с топором, пришедший убить Верити, и прежде чем я успел задержать удар, он уже лежал на полу. Баррич встал, мотая головой, и я увидел, что он близок к ярости. Снова мы сошлись, и я снова нанес сокрушительный удар.

– Третий раз, – сказал он мне, и задиристая улыбка осветила его обветренное лицо.

Мы снова сошлись в головокружительной схватке, и я одолел его. Еще дважды мы бились, прежде чем Баррич внезапно отступил назад после одного из моих ударов. Он опустил свой топор на пол и стоял, слегка наклонившись вперед, пока не отдышался. Тогда он выпрямился и посмотрел на Верити.

– Он понял, – сказал Баррич хрипло. – Он ухватил самую суть. Не то чтобы он уже всех превзошел, муштра ему еще понадобится, но вы сделали мудрый выбор для него. Топор – его оружие.

Верити медленно кивнул:

– А он – мое.

Остаток зимы промелькнул настолько же быстро, насколько долго тянулись ее первые месяцы. Отдельные части моей жизни напоминали теперь бусины, а я был нитью, пронизывавшей их все. Полагаю, если бы я остановился и подумал, что мне приходится делать, чтобы держать бусинки разделенными, я бы счел это невозможным. Но я был тогда молод, гораздо моложе, чем я полагал, и каким-то образом находил энергию и время для всего.

Мой день начинался затемно тренировками с Верити. По меньшей мере два раза в неделю к нам присоединялся Баррич со своими топорами. Но чаще всего мы были вдвоем с принцем. Он работал над моей Силой, но совсем не так, как Гален. Он знал, как хочет меня использовать, и тренировал именно для этого. Я научился видеть его глазами и давать ему возможность пользоваться моими. Я учился узнавать, когда он едва заметно привлекал к себе мое внимание, и постоянно проговаривать в уме все то, что происходит вокруг. Для этого я покидал башню, сохраняя в себе присутствие Верити, как ястреба на руке, и занимался своими каждодневными делами. Сначала я мог выдерживать связь Силы всего несколько часов, но по прошествии времени я стал целыми днями разделять мое сознание с Верити. Однако это был не настоящий мост Силы, протянувшийся от меня к Верити, а связь, внушенная прикосновением, которая должна была постоянно обновляться. И все-таки я радовался, что способен хотя бы на это.

Довольно много времени я проводил в Саду Королевы, передвигая и расставляя скамейки, статуи и горшки, пока наконец Кетриккен не осталась довольна. В эти часы я всегда старался, чтобы Верити был со мной. Я надеялся, что ему будет полезно увидеть свою королеву такой, какой ее видели другие, особенно когда она была захвачена устройством своего заснеженного сада. Сияющая, краснощекая и золотоволосая, улыбчивая и оживленная – такой я показывал ее ему. Он слышал, как она свободно говорит о том удовольствии, которое, как она надеялась, получит ее муж от этого сада. Предавал ли я доверие Кетриккен? Я решительно отбрасывал все сомнения.

Когда я наносил визиты Пейшенс и Лейси, принц тоже всегда был со мной.

Я также старался быть с Верити вне замка и вообще как можно больше бывать на людях. С того времени как он начал свою тяжелую работу Силой, он редко бывал среди простых людей, хотя когда-то это очень нравилось ему. Я брал его в кухню и в караульную, в конюшни и вниз, в таверны Баккипа. Он, со своей стороны, показывал мне корабельные верфи, где я наблюдал, как корабелы заканчивают свою работу. Позже я часто посещал док, где стояли корабли, и разговаривал с командами, которые знакомились со своими судами. Я постарался, чтобы Верити узнал о недовольстве людей, считающих, что чужакам-островитянам не следует разрешать служить на наших оборонительных судах. Всякому было ясно, что эти люди имеют опыт в обращении с гладкими кораблями пиратов и их знания могут помочь нам в обустройстве наших судов. Ясно было также, что многие в Шести Герцогствах негодуют и не доверяют горстке чужестранцев, затесавшихся среди них. Я не был уверен в том, что решение Верити использовать островитян было разумным. Как бы то ни было, я ничего не сказал о своих сомнениях, а только показал ему недовольство других людей.