Они были всего в трех шагах, и Шарлотта неожиданно для самой себя, повинуясь какому-то внезапному импульсу, шмыгнула наперез Джулиану и словно со стороны услышала собственный голос:

— Эй, Джулиан, старый плейбой, ты куда подевался-то?

Ну что за чертовщина — опять это деревенское «то»! А впрочем, какая разница, кому какое дело до того, как она говорит? Мы в частных школах не учились. Продолжая без удержу хихикать, Шарлотта позволила себе легко прикоснуться — нет, нет, не погладить, а именно прикоснуться к руке Джулиана Его реакция оказалась более чем занятной. Во-первых, Джулиан подкорректировал невинное выражение на своем лице, добавив к нему толику удивления: «Кто — я? Ты это о чем?», а во-вторых, Шарлотта почувствовала какое-то почти неуловимое движение под своей рукой. Что бы это могло быть? — задумалась она, и вдруг ее осенило: ну ничего себе! Оказывается, даже сквозь плотную ткань смокинга и рубашку она ощутила, как непроизвольно напрягся трицепс Джулиана. Восторгу Шарлотты не было предела. Она все смеялась и смеялась. Убрав руку с плеча девушка наставительно покачала перед его носом указательным пальцем и сказала:

— Джулиан, ты такой прока-а-а-азник!

Он продолжал смотреть на нее, довольно убедительно изображая, что никак не возьмет в толк, к чему она клонит, и это смешило Шарлотту еще больше. Ее привела в восторг мысль о том, что Джулиан, должно быть, теряется в догадках по поводу причин столь неожиданного наезда Точно, точно, «наезд» — это же одно из его любимых словечек. Вечно он собирается на кого-нибудь наехать. Вот пускай теперь терпит, когда наезжают на него. Оказывается, это ужасно смешное слово — «наезд». И как она раньше не замечала? А вдвойне смешнее, когда наезжаешь по делу. «Та-а-а-акой прока-а-а-а-азник!» Шарлотта рассмеялась так громко, что у нее даже перехватило дыхание, и ей пришлось нагнуться и упереть руки в колени.

— Эй, ты там как — жива? — спросил Хойт, подойдя и наклонившись к ней.

— Ой, не могу-у-у, — проговорила Шарлотта, поборов смех и отдышавшись. — Нет, ты представляешь себе — Джулиан-то, оказывается, та-а-а-акой прока-а-а-а-азник!

Само слово «проказник» повергло ее в новый пароксизм хохота.

— Ну, это уж тебе виднее, дорогая, — сказал Хойт и, приобняв Шарлотту, прижал ее к своему боку.

К этому моменту она уже поняла: эта новая Шарлотта Симмонс, оказывается, пользуется большим успехом.

Наконец наступило время торжественного ужина. Соизволив внять мольбам целой толпы измученных ожиданием карибских полковников, разгоряченные и шумные гости стали постепенно перемещаться в находившуюся под главным вестибюлем гостиницы часть зала.

Здесь для участников приема было накрыто шесть больших круглых столов, персон на десять каждый. Один стол стоял в центре зала, а остальные пять более или менее правильным кольцом выстроились вокруг него. Судя по производимому шуму, можно было ожидать, что в вечеринке участвует не шестьдесят человек, а как минимум вдвое больше. Пока они находились в открытом дворике, их гомон растворялся в пустом пространстве высотой в тридцать этажей. Здесь же над ними навис потолок, и хотя высота его была не меньше двенадцати футов, шум тут поднялся просто невообразимый. Блистательные сейнт-реевцы как раз дошли до такой степени опьянения — и возбуждения, — когда любая шутка кажется гораздо смешней, если ее прокричать как можно громче. Да что там шутка — любая фраза, любое самое идиотское замечание, если проорать его в полный голос, становится просто перлом остроумия. Помимо крика в арсенале пьяных юмористов имелось еще и пение — естественно, тоже в полный голос. Особым успехом пользовались самые похабные и сальные шутки, которые удавалось пропеть фальцетом на манер альпийского йодля. Все эти крики, вопли и завывания отражались от потолка и обрушивались на собравшихся с удвоенной силой. И все же, несмотря на весь шум, гам и сумасшествие, как же хорошо они выглядели, особенно парни — смокинги, белые сорочки, просто сама элегантность. Даже Ай-Пи смотрелся вполне солидно, а кроме того, он же был не один. Его повсюду сопровождала девушка. У нее были красивые темные волосы, а лица ее Шарлотта со своего места рассмотреть не могла. Благодаря черному смокингу нижняя часть его туловища уже не выглядела столь необъятной, и поэтому он держался куда увереннее, чем обычно. Ай-Пи постоянно оказывал знаки внимания своей девушке: что он говорил, не было слышно, но о многом вполне можно было догадаться по мимике и в первую очередь — по тому, как забавно змеились его густые темные брови, сходящиеся на переносице. Шарлотта даже прониклась к Ай-Пи каким-то сентиментальным сочувствием. Он достаточно натерпелся от своих «братцев», достававших его при каждом удобном случае, и поэтому так приятно было видеть выражение неподдельного счастья на его круглой физиономии, когда он смотрел на свою миловидную спутницу. Шарлотта, не будучи завистливой по натуре, искренне радовалась за парня.

Стоило мужской части общества рассесться по своим местам и приняться за лобстеров и другие закуски, как уровень шума в зале заметно стих. По крайней мере, Хойт, сидевший рядом с Шарлоттой, сумел докричаться до всех соседей по столу и представить им свою спутницу. Соответственно, и ей были представлены новые знакомые. Краем глаза она заметила Ай-Пи, севшего через один стул от Хойта. Она была разочарована, не обнаружив за столом больше ни единой знакомой души, — жаль, очень жаль, ведь сегодня Шарлотта чувствовала себя частью общества, как еще никогда в жизни. Впрочем, присмотревшись, она узнала еще пару парней: иногда она встречалась с ними на входе в Сейнт-Рей, но в библиотеке они обычно не бывали, предпочитая проводить время в одном из холлов за какими-нибудь дурацкими играми с военными названиями, вроде «Казарма» или «Операция „Бейрут“», главной целью которых, по-видимому, было разнообразить неимоверное количество потребляемого игроками пива. Один из этих «малознакомых» сидел прямо справа от нее: это был долговязый парень со светлыми волосами, похожими на соломенную крышу; ничего, вполне симпатичный, только очень уж своеобразный, этакий рубаха-парень, любитель выпить и поорать на пьяную голову дурацкие песни. Шарлотта даже вспомнила его голос — он едва ли не громче всех завывал и матерился, когда кто-нибудь из соперников обходил его в очередной «интеллектуальной» пивной игре, например, в забрасывании шарика от пинг-понга в кружку с пивом. Как его зовут, Шарлотта не то не расслышала, не то не запомнила.

Последними Хойт представил друг другу Шарлотту и девушку Ай-Пи, севшую рядом с ним по другую сторону:

— Шарлотта — это Глория.

Эта самая Глория повернула голову к Шарлотте и… Бог ты мой! Да это же она, та самая девушка, которую с такой трогательной страстью держал за руку Джулиан. Глория как будто бы не узнала Шарлотту, зато у Шарлотты всегда была прекрасная память на лица. Она приветливо посмотрела на нее, втайне пытаясь найти в ее внешности хоть какой-нибудь изъян, какое-нибудь указание на скрытую порочность. Шарлотта старалась — но, увы, оставалось смириться с фактами: никаких изъянов в девушке не было. Да, рот, может быть, немного широковат — но зато как изящно изогнута верхняя губа, ни дать ни взять натянутый лук, только стрел не хватает, а нижняя губа полная. У Глории было лицо того типа «темной леди», женщины-вамп, которое словно нашептывало окружающим мужчинам обещание какой-то особой, запретной любви. Глаза ее были чересчур густо накрашены, так что казались двумя черными кратерами со сверкающими белками на дне. С точки зрения Шарлотты, такое количество косметики было явно чрезмерным и свидетельствовало об отсутствии вкуса, но факт оставался фактом: мужчин такие загадочные, порочные глаза и многообещающие взгляды просто сводят с ума, и отрицать этого нельзя. Картину дополняли пышные, шелковистые, блестящие черные волосы и маленькое черное платье — впрочем, сказать о нем «маленькое» значило не сказать ничего. По верхнему краю оно явно не дотягивало пару дюймов до минимально приличного уровня, и когда девушка наклонялась, то, что выглядывало из-под клочка черной ткани, заметно превышало по площади и объему то, что оставалось скрытым.