ему не нравилось ничего из того, что я ему предлагала, потому что его интерес был в тех вещах, которыми ему запрещали заниматься. Под присмотром опытных людей всё может получиться. Но Бриттней была со мной не согласна. Она сказала, что Эдвард играет. Играет с самим собой. Он не придаёт ничему смысла, потому что думает, что всё не настоящее, что нет боли, что нет смерти, что ничто не важно. Это безумно. Я не знаю кем нужно быть, чтобы такое чувствовать. Но Эдвард точно не такой! Я знаю, что он умеет чувствовать то же, что и остальные. Просто немного по другому.

13 февраля (2005)

Кажется, Эдварду нравится там. Только вот мне говорят, что он не воспринимает остальных кадетов и совершенно не подчиняется приказам. Ох, я даже не знаю, как убедить его в том, что нужно слушаться. Он хочет, чтобы играли лишь по его правилам. Так сказал мистер Холмс.

23 февраля (2005)

Господи, сейчас мне позвонили и сказали, что Эдвард с кем-то подрался. Он уже давно не был агрессивен, видимо, его спровоцировали. Не знаю до чего всё дошло бы, но хорошо, что там был их тренер. Я не знаю. Мне и стыдно и одновременно я не могу не жалеть моего мальчика.

7 марта (2005)

С января я не видела ни одного мутного человека. Видимо, МИ6 их отпугнуло.

Эдварда перевели в другое крыло или что-то вроде. Я так и не поняла. Он снова подрался или учудил что-то в их школе.

Я говорила с мистером Холмсом уже сотню раз, и он утверждает, что так будет лучше. Он видит в Эдварде потенциал, это хорошо. Но пока ему придётся пожить в отдельном крыле и тренироваться с персональным тренером. Бедный мой мальчик. Я подвела его, Адам?

19 марта (2005)

Сегодня нам разрешили встретиться. Эдвард выглядит хорошо. Даже замечательно! Только ему не нравится, что я отвлекаюсь на записи. Я пообещала притащить ему на день рождения торт, если смогу выйти за границу панкейков. Он пожаловался, что у них тут почти нет сладкого. Какие же они изверги! Ха-ха. Я постараюсь принести самый вкусный и большой торт, ведь моему сыну послезавтра уже четырнадцать! Четырнадцать лет! Бог ты мой! Пусть все идут к чёрту, у моего малыша самая красивая и добрая улыбка…

Мне сказали, что моя мать погибла, когда возвращалась с нашей последней встречи девятнадцатого марта две тысячи пятого года. Это был не несчастный случай. Это было убийство. Её столкнули под поезд. Теперь я позволил себе это вспомнить.

В тот день пошёл первый весенний дождь. В тот день я впервые по настоящему ощутил боль. В тот день я впервые поставил игру на паузу.

Глава 44

Жду тебя в кабинете. Желательно прямо сейчас.

Я необычайно тихо постучал в кабинет Холмса. Он стоял около своего кресла, рядом Стоун листала бумаги. Обе пары глаз устремились на меня.

Майкрофт сразу понял, что я рыдал полночи. Но он ничего не скажет, потому что в этом он тактичен. Усталость тяжелит мои и без того нездоровые глаза.

Рассвет неба застал меня лежащим на мокрой от слёз подушке. Я закончил читать дневник лишь к двум часам утра. Голова гудела от боли, от мыслей, от шока. Мне было не просто не по себе, я был при смерти. И я снова ощутил себя одиноким. Окончательно и бесповоротно одиноким. Настолько, что в моей сломанной голове появилась мысль, нет, маленькая искра желания позвонить дяде. Безумно и глупо по всем пунктам. Так что хорошо, что у меня нет его номера. Отчаяние и неразбериха в мыслях меня вновь запутали. Я получил ответы. Но правда оказалась хуже, чем я представлял. Моя мама погибла, потому что отец разругался с какими-то отморозками. И наша жизнь была отвратительной. Сейчас я гляжу на всё с её стороны и понимаю, что моё детство не было нормальным, как мне всегда казалось. Я не помню о чём думал в младшем возрасте, но раз слово «игра» всплывает не в первый раз, значит, для меня всё таковым и было.

— Что ты узнал? — осторожно спрашивает Майкрофт. Его взгляд направлен на дневник, что я держу.

— Ну, — я через силу усмехаюсь, чтобы не наводить депрессию. — то, что в детстве я проявлял все признаки будущего психопата-убийцы. Вот так вот.

Политик не удивлён этому, но встревожен. Стоун скрещивает руки на груди.

— Ты уникален, потому что смог избежать этого. — произносит она. Хочет меня подбодрить.

— Почти избежать…

Мне удалось заснуть на пару часов. Конечно, радужные пони мне не снились. Я видел фильм по сценарию первых записей мамы. Об их с Адамом знакомстве. Только вот вместо моего отца в церковь вошёл Джим. Его лицо, его манеры, его улыбка. Я видел, как они с мамой сидели в ресторанах, пили вино, катались на вертолёте, а я наблюдал. А потом у них был секс. Я был прикован к потолку и не мог пошевелиться. Я кричал, хотел вырваться, но не мог. Потом мама забеременела. Мне пришлось смотреть на то, как она рожала. Это был я. Джим склонился надо мной и произнёс: «Мой мальчик, мы всегда будем вместе, вечно. И я научу тебя всему, что знаю. Ведь мы одинаковы».

Меня до сих пор колошматит от этого сна. Жутко и как-то гадко. Отвратительное ощущение, будто у тебя несварение.

— Тут написано, что я ничего не чувствовал. — добавил я, поднимая глаза на Майкрофта. — Ни боли, ни сожаления… Как такое возможно? И почему, раз я был таким бесчувственным, меня так шокировала смерть мамы?

Теперь Холмс скрестил руки.

— Ты не был бесчувственным. — сказал он. — Твои чувства просто были другими.

Прямо цитата из дневника.

— Все чувства и эмоции, которые мы испытываем, — вступила в разговор Стоун. — задуманы природой с одной целью: подтолкнуть нас к действию и заставить что-то изменить в своей жизни. Твои эмоции не несли такого характера, поэтому казалось, что тебе всё равно на всё. Ты не реагировал на раздражители, потому что не верил в их реальность, в их угрозу или благодать.

— Ты ничего не помнишь, потому что у тебя наступила диссоциативная амнезия. Твой мозг заблокировал травмирующие моменты, но не чувства. Отделившись от того состояния, они стали самостоятельно развиваться. И только тогда ты начал эмоциональное развитие.

Майкрофт и Стоун звучали так, словно всё знали уже миллион лет назад. Но я понимал, что они давно начали работу надо мной и тоже хотели