– Мы идем выпить в «Корону и якорь». Не хотите с нами?

Джудит улыбнулась. Они явно решили расслабиться.

– Спасибо, но, боюсь, у меня нет времени.

– Жаль.

Вернувшись к шефу, она аккуратно сложила письма, запечатала их в конверты и положила в ящик для исходящих бумаг.

– Если это все, я пойду…

– Спасибо, Джудит. – Он поднял на нее глаза и неожиданно улыбнулся. Она была бы рада, если бы он улыбался почаще. То, что он назвал ее по имени, тоже случай исключительный. Джудит подумала, что при такой сухой и ревнивой жене немудрено быть мрачнее тучи, и ей стало жаль его.

– Пустяки, – ответила она, надела шинель и застегнула пуговицы. Он откинулся на спинку кресла и наблюдал за ней.

– Когда вы последний раз брали отпуск? – внезапно спросил он.

– В Рождество?.. – Она уже едва помнила.

– Пора вам отдохнуть.

– Хотите от меня избавиться?

– Как раз напротив. Но у вас усталый вид.

– Зима была долгая.

– Подумайте. Могли бы съездить в Корнуолл. Проведать свой дом. Взять весенний отпуск.

– Посмотрим.

– Если хотите, я переговорю с вашим командиром.

Джудит испуганно затрясла головой.

– Нет-нет, это совсем не обязательно. Знаю, мне причитается короткий отпуск. Может быть, в ближайшем будущем я и подам заявление…

– Думаю, так будет лучше. – Он выпрямился и опять стал по-всегдашнему резок. – Вы свободны!

Она с признательностью и симпатией ему улыбнулась:

– Спокойной ночи, сэр.

– Спокойной ночи, Данбар.

Она вышла в золотой весенний вечер, села на велосипед; пересекла пешеходный мостик, проехала по Стэнли-роуд и выбралась на шоссе, идущее на север, за город. Крутя педали, она думала об отпуске в Корнуолле… всего на несколько деньков. Побыть с Филлис, Бидди и Анной, послоняться по дому или, стоя на коленках, подставив плечи солнцу, выполоть сорняки из-под розовых кустов. Надо обмазать креозотом «хижину» к предстоящему лету и, быть может, заняться поисками нового садовника. И нужно-то ей всего несколько дней… короткий отпуск, с пятницы до вторника.

Когда оборвалась связь с родными, больше всего, пожалуй, она страдала от сознания того, что больше не будет писем. Она так долго, почти семь лет, жила с маленькой радостью на душе – предвкушением регулярно приходящего конверта, полного обыденных и незначительных, но от того не менее драгоценных новостей из Сингапура, что у нее выработался условный рефлекс, и теперь всякий раз, возвращаясь в казарму, она вынуждена была напоминать себе, что ей нечего искать в ячейке под буквой «Д».

Даже обещанного письма от Джереми Уэллса. Больше двух месяцев прошло с тех пор, как они встретились в Лондоне и он ушел, оставив ее в постели Дианы. «Я напишу, – обещал он, – обязательно напишу, мне так много надо сказать тебе». Она поверила ему, но письма все не было. Ужасное разочарование! Неделя шла за неделей, и она начала сомневаться – и в нем, и в себе. Невольно приходила на ум неутешительная мысль, что Джереми занялся с ней любовью по той же самой причине, что и Эдвард. В конце концов, это она сама, в своем болезненном состоянии и в расстроенных чувствах, умолила его не уходить, остаться с ней и спать с ней. «Любимая Джудит», – назвал он ее, но не было ли в его нежности больше жалости, чем любви? «Я напишу», – пообещал он – и не написал; а теперь она уже и ждать перестала.

Иногда она подумывала о том, чтобы написать самой. Пожурить его шутливо: «Ах ты, негодник этакий! Я тут жду, жду, извелась вся, ты же сказал, что напишешь. Никогда в жизни больше тебе не поверю!» Что-нибудь в этом роде. Но она боялась показаться навязчивой, отпугнуть его своей напористостью, как отпугнула Эдварда признанием в вечной любви.

В конце концов, идет война, весь мир объят ею, точно пожаром, и сейчас не время для торжественных клятв (как пытался втолковать ей Эдвард). И не то время, чтобы выполнять обещания.

Однако, с другой стороны, это же не Эдвард, это Джереми Уэллс, сама честность, верность, надежность. Оставалось предположить лишь, что по зрелом размышлении, взвесив все как следует, он одумался. Вдали от Джудит в нем возобладал здравый смысл. Их любовь в Лондоне была не более чем кратким эпизодом, интерлюдией очаровательной, но мимолетной и слишком несерьезной, чтобы ради нее рисковать их безмятежной многолетней дружбой.

Стараясь судить трезво, не поддаваясь эмоциям, Джудит уверяла себя, что все прекрасно понимает. Но это было неправдой. Она не понимала. На самом деле она не только разочаровалась в Джереми, но и смертельно на него обиделась.

Эти невеселые размышления сопровождали ее всю дорогу до казармы. Она объехала безобразное здание кругом, поставила велосипед на стоянке позади дома и прошла в регистратуру. Дежурила нынче старшая по казарме, пышногрудая дамочка лет тридцати пяти, до войны служившая экономкой в частной приготовительной школе для мальчиков.

– А, Данбар… Заработались?

– В последнюю минуту свалились кое-какие письма.

– Бедняжка! Какая досада. Вам звонили, я положила записку в ваш ящик.

– Да? Спасибо…

– Советую вам пошевеливаться, не то останетесь без харчей.

– Знаю.

Джудит расписалась в журнале, подошла к почтовым ящикам и обнаружила письмо от Бидди и клочок бумаги, на котором офицерша написала: «Рядовой Данбар. Звонила Лавди Кэри-Льюис. Пожалуйста, позвоните».

Лавди? Зачем она звонила?

Но выяснить это до ужина времени уже не оставалось, поэтому Джудит направилась прямиком в столовую и съела ломтик солонины, жареную картофелину и порцию переваренной капусты. На десерт был кусок бисквита с пышной шапкой сливового джема. Он выглядел настолько неаппетитно, что она не стала его есть и пошла наверх в свой закуток, где у нее было припасено немного яблок на случай, если захочется чего-нибудь пожевать. Взяв яблоко, она опять спустилась вниз и пошла искать свободный телефон. Автоматы, которых было всего три штуки, располагались в стратегически важных точках казармы, и по вечерам возле любого из них обычно собиралась толпа девушек, которые сидели на ступеньках, дожидаясь своей очереди, и жадно ловили каждое слово той, что говорила в данный момент. Но этим вечером Джудит повезло. Видно, теплая погода выманила всех на улицу, и в ее распоряжении оказался свободный автомат.

Она набрала номер Нанчерроу, опустила монеты и стала ждать.

– Нанчерроу.

Она нажала кнопку, и монеты, звякнув, провалились внутрь.

– Кто это?

– Афина.

– Афина, это Джудит. Лавди просила меня позвонить.

– Погоди, сейчас позову ее. – Она крикнула сестру, да так зычно, что у Джудит чуть не заложило ухо. – Сейчас подойдет.