Он даже не взглянул на Иггельда, повернулся и пошел обратно.Ошеломленный Иггельд видел, как Блестка ухватила младшего братца икрепко-крепко прижала к груди. Рокош застыл, потом медленно, Иггельдупослышался скрип суставов, повернулся к Ютлану.

– Ты признаешь…

– Да, – прервал Ютлан.

– Ты признаешь себя побежденным куявом?

Ютлан спросил:

– А что такое – куявы?

Бледное лицо Рокоша побагровело, налилось дурной кровью,губы стали синими. В руках воинов закричал и начал вырываться Тур. Рокош сталшире, раздулся, глаза засверкали, но после короткой страшной паузы плечиопустились, повернулся к Иггельду, голос захрипел, как у пса, что подавилсякостью, слова выкатились тяжелые, злые, раздавленные признанием поражения:

– Боги на твоей стороне… Ты победил… бери ее.

Иггельд взглянул на Блестку. Она поцеловала Ютлана,крепко-крепко обняла, сошла вниз и остановилась на самой нижней ступеньке.Взгляды их встретились.

– Что мне боги, – обронил он с болью. – Естьи выше власть.

Лицо Блестки было спокойным, веки чуть приспущены, только нащеках метался лихорадочный румянец. В огромном дворе стояла мертвая тишина. Обачувствовали на себе сотни пар глаз, воздух застыл, а взметнувшийся ввысь листокостановился, будто попал в незримую глыбу янтаря.

– Я тебя выиграл, – сказал Иггельд.

– Да, – ответила Блестка, – ты победил.

Рокош сказал громко:

– Да не усомнится никто в нашем слове! Ты выполнил все.Ты завоевал ее, наше сокровище, нашу несравненную Блестку. Бери, она пойдет затобой всюду. Это не куявка, что не может оставить свое теплое гнездо… Артанскаяженщина всюду идет с мужем, в радости и горести, в здоровье и в болезнях.Будешь ли на вершине славы или будешь изгнан и будешь влачить жизнь жалкогонищего – она останется верной и преданной женой!

В толпе неуверенно закричали, в воздух взлетели шапки.

Иггельд пристально смотрел на Блестку. На ее бледных щеках проступилрумянец. Она впервые подняла на него глаза. Он задохнулся от обилия света вэтих бездонных коричнево-лиловых озерах. Она смотрела на него неотрывно, губыее слегка шевельнулись.

– Блестка, – сказал он тихо. – Они думают,что я тебя завоевал… Наивные! Они не понимают, что тебя так завоевать нельзя.Невозможно. Но я знаю, ты пойдешь со мной, как будто я тебя в самом делезавоевал. Но я только сейчас понял… Я понял, я все понял! Я думал раньше, чтовсе понял и все уже знаю, но только сейчас, вот в эту минуту… Блестка, я сновадурак, я совершил ошибку. Я не должен вот так. Это нехорошо, это нечестно!..Так завоевывать женщин нельзя. Так нельзя завоевывать любимых женщин. Такпоступать с любимыми нельзя, но я понял только сейчас, благодаря вам, артанам. Ялюблю тебя, Блестка! Я очень тебя люблю.

Он обернулся, Кольцо бегом подвел коня. Телохранителивскакивали в седла. Рокош, не веря ушам, спустился на пару ступенек. Пальцысжались, но рукояти боевого топора в них нет, кожа жутко заскрипела, какмельничьи жернова.

– Ты что? – сказал он громовым голосом. –Отказываешься от победы? Что за куявская хитрость?

– Такой победы мне не надо, – ответил Иггельд. Онвскочил в седло, наклонился к Блестке. Она не отрывала от него взгляда, онсказал негромко: – Это не победа. У нас, куявов, тоже есть… по крайнеймере, у тех, кто прошел эту войну, есть достоинство. Но прошу позволения…приехать еще раз. Или прийти пешком… Уже без всяких клятв… и попробовать ещераз.

Она впервые разомкнула губы, он услышал голос, полный недоумения:

– Но… почему?

– Помнишь, еще в нашу первую встречу ты сказала… а я неповерил, что у вас женщин не отдают, не завоевывают, не выкрадывают, непокупают… даже победами, они вольны в выборе?.. Позволь, я приеду еще раз.

Она ответила, глядя ему прямо в глаза:

– Я буду ждать.

Никто из артан не вымолвил слова, куявы повернули коней,раздался грохот копыт, всадники вихрем вылетели через распахнутые ворота.

* * *

Багровое солнце опустилось за небокрай, пурпурные облакамедленно темнели, подернулись снизу лиловой каемкой. По степи пролегли глубокиетени, похожие на трещины, ведущие в преисподнюю.

Арса осталась позади, скачущий впереди князь Цвигун перевелконя с галопа на рысь, затянул песню, сильные глотки дружно подхватили этузастольную, она же и походная, красивую и грустную песню-гимн, в котороймужество, веселье, готовность отдать жизни за то, чтобы на белом свете жилосьлучше:

Гей-но, наповным повныя чары,

щоб через винцы лилося!

щоб наша доля нас не чуралась,

щоб краше в свити жилося!!!

Они ехали большую часть ночи, а утром, переночевав и выкупавконей в реке, понеслись дальше. С каждым конским скоком он удалялся от Блестки,в груди разрасталась тревога: не сглупил ли? Свободная и независимая, непредпочтет ли одного из тех, кто ближе и напористее?

– Ты свободна, Блестка, – прошептал он навстречуветру. – Отныне никаких оков, никаких обязательств!..

Он видел Куявию сверху не раз, сейчас двигались по прямой,как птица летит. Через несколько дней пошли куявские земли. К вечеру завиделисреди леса глухую деревушку. Пастух, наигрывая грустную мелодию, шел за стадомкоров. Иггельд вздрогнул, в груди ожила сладкая боль, заворочалась, пошла повсему телу.

Он пустил коня рядом.

– Что за песня у тебя такая… рвущая душу?

Пастух отнял от губ дудку, синие глаза серьезно взглянулиснизу вверх на огромного всадника.

– Был такой, – сказал он тихо, – что любил,очень любил… Заставлял горы ронять слезы, деревья опускали ветви в скорби исочувствии, а земля стонала. Его песни… это и мои песни.

Один из мужчин, что вышел забирать корову, сказал угрюмо:

– Это песня про меня.

– А как звали этого певца? – спросилИггельд. – Кто он был? Где жил?..

Пастух пожал плечами.

– Наверное, где-то близко.

– Он жил в Степи, – сказал кто-то.

– Нет, – возразил другой. – Он мог жить тольков горах, а сюда спускался с новыми песнями. В горах… ну, ближе к богам! Онделал людей другими.

Иггельд промолчал. Телохранители посматривали вопросительно,пришпорил коня и помчался через село. Утром на горизонте заблистает Куяба.Теперь его столица, откуда начнет новое завоевание Блестки. Уже – иначе.