«Миф, – подумал Христиан, – все тот же самоубийственный миф». Вслух он сказал:

– Конечно, сударь, я нисколько не был бы удивлен. – Он направился к двери, но, услыхав шум, остановился.

Сквозь открытые окна в комнату врывался быстро нарастающий гул, напоминавший шум приближающегося наводнения. Затем гул резко оборвался и послышались выстрелы. Христиан подбежал к окну и выглянул на улицу. К административному корпусу тяжело бежали два человека в военной форме. Христиан видел, как они на ходу побросали винтовки. Оба они были полные, как будто сошли с рекламы мюнхенской пивной, бежать им было трудно. Из-за угла одного из бараков появился человек в арестантской одежде, потом еще три, потом, казалось, высыпали сотни, и вот за двумя охранниками бежала уже целая толпа. Вот откуда исходил гул. Заключенный, бежавший первым, на секунду остановился и поднял одну из брошенных винтовок. Он не выстрелил, а продолжал преследовать охранников, держа ее в руках. Это был высокий длинноногий человек, и он с ужасающей быстротой настигал бегущих. Он взмахнул винтовкой, как дубинкой, и один из охранников упал. Другой, видя, что до спасительного административного корпуса еще слишком далеко и его догонят раньше, чем он сумеет добежать, просто лег на землю. Он ложился медленно, как слон в цирке, сначала опустившись на колени, а потом, все еще не опуская бедер, прижал голову к земле, как будто стараясь зарыться в нее. Заключенный снова взмахнул винтовкой и прикладом размозжил охраннику голову.

– О боже мой, – прошептал лейтенант у окна.

Толпа сомкнулась вокруг двух мертвецов. Почти бесшумно заключенные топтали два трупа, снова и снова тяжело наступая на них, и каждый отталкивал другого, выискивая хотя бы маленький участок на мертвом теле, чтобы ударить его ногой.

Лейтенант отскочил от окна и, дрожа, прислонился к стене.

– Их одиннадцать тысяч, – сказал он. – Через десять минут все они будут на свободе.

От ворот раздалось несколько выстрелов, и трое или четверо заключенных упали. На них не обратили особого внимания. Часть толпы устремилась в сторону ворот с тем же неясным, монотонным, дрожащим гулом.

Со стороны других бараков появились новые толпы, быстро пробегая перед глазами, как стада быков в испанских кинофильмах. То тут, то там они настигали охранника и сообща убивали его.

Снаружи из коридора послышались вопли. Лейтенант, на ходу ощупывая пистолет и с горечью вспоминая организованное поражение в прошлой войне, пошел собирать своих людей.

Христиан отошел от окна и, проклиная себя за то, что так попался, лихорадочно старался что-нибудь придумать. После всего, что он прошел, после стольких боев, когда приходилось лицом к лицу встречать столько танков, орудий, опытных солдат, попасть по собственной воле в такую историю…

Христиан вышел в другую комнату. Заключенный, который мыл пол, стоял у окна. В комнате больше никого не было.

– Поди сюда, – сказал Христиан. Тот неприязненно посмотрел на него и медленно вошел в кабинет. Христиан закрыл дверь и внимательно оглядел заключенного. К счастью, у него был хороший рост. – Раздевайся, – приказал Христиан.

Методично, не говоря ни слова, заключенный снял обвисшую полосатую бумажную куртку и принялся за штаны. Шум снаружи усиливался, порой раздавались выстрелы.

– Быстрей! – крикнул Христиан.

Человек уже снял штаны. Он был очень худ, на нем оставалось сероватое холщовое белье.

– Подойди сюда, – сказал Христиан.

Заключенный медленно приблизился и остановился перед Христианом. Христиан взмахнул автоматом. Удар пришелся повыше глаз. Человек сделал шаг назад и рухнул на пол. Удар не оставил почти никакого следа. Христиан обеими руками схватил его за горло и поволок к шкафу, стоявшему у противоположной стены. Он открыл дверцы и затолкал потерявшего сознание заключенного в шкаф. Там висела офицерская шинель и два парадных кителя.

Христиан закрыл шкаф и подошел к лежавшей на полу одежде заключенного. Он начал быстро расстегивать китель, но шум снаружи становился все громче, и беспорядочные крики слышались уже в коридоре. Он сообразил, что не хватит времени, торопливо натянул штаны заключенного поверх своих и с трудом влез в куртку, застегнув ее до самого верха. Потом посмотрел в зеркало на дверце шкафа. Форма нигде не выглядывала. Он быстро обвел глазами комнату, ища, куда бы спрятать автомат, потом нагнулся и забросил его под кушетку. Пусть пока полежит там. У него еще оставался кинжал в чехле, спрятанный под полосатой курткой. Куртка сильно пропахла хлором и потом.

Христиан подошел к окну. Новые группы заключенных, разбив двери бараков, растеклись по площади и кишели внизу. Они все еще продолжали отыскивать охранников и убивали их на месте. Выстрелы были слышны и по другую сторону административного корпуса. В ста метрах от здания группа заключенных пыталась выбить двойную дверь похожего на сарай строения. Дверь рухнула, и множество заключенных хлынуло в сарай. Они выходили оттуда, жуя сырой картофель и муку, покрывшую их руки и лица белой пудрой. Христиан видел, как один из заключенных, детина огромного роста, склонился над зажатым между коленями охранником и душил его. Внезапно он бросил еще живого охранника и стал пробиваться в склад. Христиан видел, как через минуту он вышел оттуда с полными руками картофеля.

Христиан выбил ногой стекло и, не колеблясь, вылез наружу. Он повис, держась руками за подоконник, и тут же спрыгнул вниз. Он упал на колени, но сразу вскочил. Вокруг были сотни людей, одетых как он, стояла невообразимая вонь и шум.

Христиан обогнул угол дома и направился к воротам. Изможденный человек с пустой глазницей стоял, прислонившись к стене. Он тяжелым взглядом посмотрел на Христиана и последовал за ним. Христиан был уверен, что этот человек заподозрил его, и постарался ускорить шаг, не привлекая к себе внимания. Но толпа перед административным корпусом была очень плотная, и одноглазый неотступно следовал за Христианом.

Охранники, находившиеся в здании, уже сдались и парами выходили на улицу. Освобожденные узники странно притихли, глядя на своих бывших тюремщиков. Потом высокий лысый мужчина вытащил ржавый карманный нож. Он сказал что-то по-польски, сгреб ближайшего охранника и принялся пилить ему горло. Нож был тупой, и ему пришлось долго возиться. Охранник, которого убивали, не боролся и не кричал. Казалось, муки и смерть были здесь настолько обычным явлением, что даже жертвы, кто бы они ни были, считали это вполне естественным. Тщетность мольбы о милосердии давно уже стала здесь настолько очевидной, что никто теперь не пытался попусту тратить силы. Пойманный в капкан охранник, мужчина лет сорока пяти, с внешностью конторщика, только плотно прижался к своему убийце и изумленно глядел ему в глаза – их лица почти соприкасались, – пока, наконец, ржавый нож не вошел в вену, и тогда он тихо сполз на траву.

Это послужило сигналом для всеобщей экзекуции. Поскольку не хватало оружия, многие охранники были затоптаны насмерть. Христиан смотрел, не смея изобразить на лице какое-либо чувство, не смея вырваться из толпы, потому что одноглазый все время стоял сзади, прижавшись к его спине.