перевёл дыхание Парсифаль. — Это хорошо. Пускай, по крайней мере, франки и их дружок барон Тельрамунд думают, будто всё должно произойти в Гогенау. Сюда они не сунутся. А Эльза... Я не сомневаюсь, что Эльза проникла в башню. Она могла нас выдать.

— Да, да! — закивал шпион. — Женщинам никогда нельзя доверять. Однако здесь есть ещё один человек, который теперь может выдать нас, магистр.

И так как Парсифаль не ответил, Шмуль уточнил:

— Ваш сын.

Глава 5

Заговор любви

— Это бесполезно, Луи. Ты можешь убеждать его, можешь стыдить, но всё равно он не поедет.

— Но он же написал письмо Папе Римскому!

— Если это называется — написал! Письмо было уже составлено, и королева Элеонора привезла его с собой. А потом, говорят, стояла над ванной, в которой сидел голый Филипп, и ждала, покуда он не подпишет послания. Не то бы она его из этой ванны не выпустила! Конечно, это — преувеличение, но было что-то очень похожее. И только такая женщина, как королева Англии, могла добиться подписи моего лицемерного брата под письмом в защиту Ричарда. Великолепная женщина!

— А я думал, ты в обиде на неё.

— Я?! За что?

— Ну, это ведь она расстроила твою помолвку с Ричардом и приехала к нему в Мессину с Беренгарией.

— О-о-о! Да за это я ей по гроб жизни обязана: ведь иначе я бы не узнала тебя...

Принцесса Алиса сидела, подобрав ноги, на шёлковом восточном покрывале, среди раскиданных подушек. Возле неё, свернувшись, тоже на манер подушки, но сшитой из меха, расположился серый усатый Саладин. За полтора года, прошедшие со дня первой встречи графа Шато-Крайона и Алисы, котище успел подрасти, набрать веса, а заодно и самодовольства. Впрочем, к Луи он благоволил, а потому милостиво позволял почёсывать себе шею и при этом урчал так громко, что порой мешал разговору влюблённых. Тогда Алиса брала его на колени и утыкала мордой себе в грудь, отчего урчание не умолкало, но делалось глуше.

Луи, как и полагается влюблённому рыцарю, расположился у ног возлюбленной, на густом восточном ковре. Бояться им было нечего — обе служанки принцессы были ей преданы, ни одна не проболталась бы о проникновении графа в покои госпожи, а стража в замке знала, что Шато-Крайон прибыл по делам к королю и ожидает его возвращения с турнира. Разве только кому-то показалось бы странным, что отважный рыцарь, известный задира, сам сейчас не на турнире.

— Послушай, Луи! — вдруг проговорила Алиса, запуская пальцы глубже в пушистую шерсть Саладина. — А что если с тобой в Вормс поеду я?

От неожиданности молодой человек едва не поперхнулся шербетом. (Обычай приготовлять этот восточный напиток появился здесь после возвращения короля Франции из Крестового похода и укоренился прочно.)

— Ты? — переспросил Луи, совершенно растерявшись. — А... как это может быть?

— А что? — она отбросила с груди толстую рыжую косу, в которую Саладо уже не раз пытался вцепиться лапой. — Но я ведь — сестра короля! Король не может поехать: государственные заботы и всё прочее. И посылает сестру вместе со своим придворным. Вот Ричард, отправляясь в Крестовый поход, оставил править страной свою мать. Почему же на сейм, который должен решить участь нашего с Филиппом родственника, не могу поехать я?

— Да потому, что Филипп-Август тебя никогда туда не отправит!

Молодая женщина наклонила голову и посмотрела на рыцаря тем задумчиво-лукавым взглядом, который всегда приводил его в смущение, а в первые дни знакомства вообще заставлял отводить глаза.

— Но, Луи, я же хочу помочь вам! И Ричарду, которому благодарна за то, что он от меня отказался. Филипп-Август тогда обошёлся со мной как с рабыней. Просто отправил в Палестину: на вот, братец Ричард, женись! А если бы он взял да и женился? А я уже любила тебя... Подумать страшно! Ну а теперь я обойдусь с Филиппом точно так же. Письмо к Целестину Третьему он действительно подписал. На это можно сослаться. И уж конечно, появись Филипп на этом самом сейме, он бы осуждать короля Англии не стал: как бы они ни ссорились, но всё равно были заодно. Так вот, я поеду в Вормс, попрошу слова на сейме и передам мнение моего царственного брата — что герцог Леопольд и император Генрих поступили против всякого закона, что они гневят Бога и что должны тотчас освободить Ричарда.

Луи, не сдерживая восторга, захлопал в ладоши и, привстав на колени, с жаром расцеловал принцессу. При этом он невольно придавил Саладина, и тот в гневе зашипел громче любой кобры.

— Прости, Саладо! — граф подхватил пушистого громилу и бесцеремонно откинул в ноги кровати, тут же заняв его место возле Алисы. — Любовь моя, это чудесно! Но как ты после этого сюда вернёшься?

— А я не вернусь.

Он посмотрел на неё вопросительно. От этой девушки можно было ожидать чего угодно, и Луи отлично это знал.

— Что ты хочешь сказать, Алиса?

— Хочу сказать, что тебе пора бы позвать меня под венец. Или ты передумал? А может, боишься Филиппа?

Он так и подскочил:

— Если я не боялся сарацин, то уж твоего братца не испугаюсь и подавно! Я — потомок одного из древнейших рыцарских родов, а коли небогат — так в том вина Филиппа — за мои подвиги в Крестовом походе мог бы наградить и получше. От Ричарда я получил больше, чем от него. Что же до венца, то мы