Такая трактовка событий конца II–III века также объясняет кажущуюся странной форму, которую принимали по крайней мере некоторые миграционные единицы, участвовавшие в этих потоках. Описанная в письменных памятниках первая попытка зачерпнуть из источника новых богатств, скапливающихся у имперских границ, приняла форму набега. Когда власть вождя маркоманов в Богемии, Ванния, начала ослабевать по причине старости, его изгнанный соперник сумел собрать войско в Центральной Польше (возможно, взяв и людей с севера), чтобы разграбить его двор, большую часть богатства которого составляли дипломатические выплаты и доля предводителя от доходов римских торговцев. Я не могу это доказать, однако готов поспорить, что это лишь один пример из множества и подобное происходило очень часто. Однако быстрые набеги были не самым эффективным способом заполучить богатства, теперь стекающиеся в приграничные земли. По причинам, связанным прежде всего с торговлей, римскими дипломатическими методами и даже легкостью, с которой можно было грабить римские территории, лучшие возможности получить прибыль из новых связей с империей представлялись в непосредственно приграничной зоне, и, если честолюбивые вожди народов, живших на внешней периферии, желали разбогатеть, им оставалось только попытаться переселиться в приграничье. Поэтому не приходится удивляться тому, что набеги во II–III веках сменились миграцией – более амбициозные вожди и их последователи с внешней периферии стремились взять под свой контроль новые источники богатства, исходящего из Рима и скапливающегося в варварской Европе.

Но к концу I века н. э. вблизи границы не было потенциальных теплых местечек, которые бы не были уже заняты тем или иным вождем, и их жители вряд ли бы отказались от своей крайне выгодной позиции без боя. Следовательно, чтобы прочно обосноваться у границ Рима, было необходимо разрушить уже существующие там политические образования. Это объясняет, почему миграционные потоки II–III веков в конечном итоге включали в себя немалые военные силы, исчисляемые тысячами воинов, а не просто отряды в сто – двести человек. Такие отряды хороши для набегов, но их недостаточно для того, чтобы переформировать политическое образование, а потому у амбициозных выходцев с внешней периферии не оставалось иного способа достичь цели, кроме как собрать крупное войско.

Стоит приостановиться, чтобы поразмыслить над этой формой миграционной экспансии в свете более современных и лучше документированных примеров. Такого рода намеренное хищническое вторжение со стороны тысяч вооруженных индивидуумов сейчас, как правило, не встречается, и поэтому некоторые утверждают, что и в прошлом его быть не могло. На это можно возразить, что, во-первых, такие действия хоть и не часто, но имели место в современном мире – точно такая же форма миграционной активности наблюдается у буров времен Великого трека. В их случае отряды могли быть меньше, поскольку у них было колоссальное преимущество над зулусами и матабеле в виде огнестрельного оружия. Во II–III веках любое технологическое преимущество было бы на стороне племен с внутренней периферии, поскольку они могли закупать римское оружие и снаряжение, поэтому вторгающиеся на их земли войска должны были не уступать в численности тем, которыми распоряжались правители приграничных государств.

Во-вторых, нужно задуматься о том, почему современные миграционные потоки, даже масштабные, действуют на основе малых, отдельных миграционных единиц, в которые входит всего несколько человек. Ответ прост: размер миграционной единицы обусловлен способом, которым современные переселенцы пытаются извлечь выгоду из более развитых экономик. В современных условиях индивидуальные иммигранты могут получить доступ к новым благам, найдя работу в промышленном секторе или секторе услуг, за которую хорошо платят – по крайней мере, с точки зрения самого иммигранта. Основополагающий принцип здесь заключается не в том, что миграционные единицы всегда небольшие, а в том, что они соответствуют способам получения прибыли при переселении в страну с более развитой экономикой. Все страны Европы 1-го тысячелетия были преимущественно сельскохозяйственными, с крайне низким уровнем развития технологий. В результате даже на развивающейся периферии Римской империи мигрант вряд ли мог найти более или менее хорошо оплачиваемую работу, за исключением тех немногих, кто мог поступить на военную службу к одному из вождей приграничных народов. Тем, кто хотел получить сразу большую прибыль, переселяться поодиночке или в составе маленькой группы не было смысла. В этих условиях необходимо было прибыть с большим войском, чтобы разбить имеющегося правителя и заставить империю признать вас в роли ценного торгового и дипломатического партнера в этом регионе приграничья. Хотя такого рода миграционные группы не встречаются в современном мире, они прекрасно укладываются в рамки основополагающих принципов, определяющих все потоки. Масштабное хищническое вторжение было лучшим способом получить доступ к новым богатствам с помощью миграции в 1 – м тысячелетии – каковым сейчас является индивидуальное переселение.

Уровни развития также объясняют другую странность этих перемещений II–III веков – тот факт, что многих воинов сопровождали женщины и дети. Германская Европа в первых веках н. э. была отсталым регионом, где на маленьких фермах производили мало излишков продовольствия. В результате экономика не могла поддерживать большие профессиональные войска; запасов сельскохозяйственной продукции, которыми располагали короли в IV веке, и то хватало лишь на отряд в сто – двести человек. Значит, как и в случае с бурами, они не смогли бы набрать достаточно профессиональных военных для проведения масштабной разведки в поисках приемлемого местечка в римском приграничье – таких специалистов в германском мире было слишком мало. Нужны были рекруты из более широкого класса, а у большинства из них были семьи. Эти воины, разумеется, не стали бы надолго оставлять жен и детей – за исключением разве что некоторых совсем молодых, – но даже недолгая разлука, пока разведывательный отряд ищет пригодную для поселения местность, могла подвергнуть их серьезной опасности. Следовательно, в тогдашних условиях было вполне естественно для разведывательных отрядов численностью 100–200 человек брать с собой многочисленных членов своих семей[697]. Женщины были даже в разведывательных отрядах буров. Более крупные экспедиции всегда производились смешанными группами, и женщины отнюдь не стояли в сторонке, когда дело доходило до битвы; они заряжали ружья и даже стреляли из них при необходимости. Германским женщинам II века заряжать было нечего, но и они, без сомнения, играли свою роль, даже в важных военных экспедициях. Хотя в источниках германские миграционные потоки кажутся странными, как по размеру, так и составу, в свете компаративных исследований они отвечают всем принципам миграционного поведения, если учесть различия между 1-ми 3-м тысячелетиями.

Эволюционирующие модели развития и миграции в римский период достигли пика в так называемом переселении народов – Völkerwanderung. Во второй половине IV–V веке в европейской истории появляется череда групп мигрантов, насчитывающих 10 и более тысяч воинов с семьями, которых оказалось вполне достаточно, чтобы уцелеть при прямом столкновении с военными и политическими структурами Рима. В общем и целом эти необычные волны массовой миграции были спровоцированы пересечением в критический момент нескольких тесно связанных путей развития. Во-первых, к периоду с середины до конца VI века процессы экономического и политического развития среди германцев достигли той точки, на которой политические структуры стали обладать достаточной силой, чтобы удерживать вместе огромные отряды воинов и их семей в довольно крепком союзе. Во-вторых, эти структуры были созданы благодаря миграционным процессам II–III веков и появились достаточно быстро после них, чтобы сохранить тенденцию к миграции, способную активизироваться при благоприятных обстоятельствах – либо если того требовали условия жизни. И в-третьих, что, возможно, является другой стороной той же монеты, в их экономических структурах не успела укорениться традиция возделывания одних и тех же земель, а потому германцы считали вполне приемлемым перенести свою деятельность на новые территории.