бандиты обещали ему свободу при условии, что он внесет условленный выкуп.

— Какие там условия, — грубо возразил бандит, продолжая разматывать веревку, — это нас не касается, наше дело связать вас, как приказал начальник.

Положение казалось безвыходным. Генри вздумал прибегнуть к его чувствам, как соотечественнику.

— Ведь ты англичанин, — сказал он ему самым умиротворяющим тоном.

— Был, — резко ответил бандит.

— Надеюсь, что в и продолжаете им быть?

— А вам какое дело?

— Оттого, что я сам англичанин.

— Кто ж с вами спорит об этом! Что вы меня за дурака принимаете? Неужели вы думаете, что я этого не заметил по вашему лицу и по вашему проклятому языку, которого я надеялся никогда больше не слышать.

— Послушай, голубчик! Ведь не часто попадаются англичане.

— Держи язык за зубами! Не называй меня голубчиком. Руки скорее, веревка готова. И так как вы англичанин, то я свяжу вас на славу. Провались я на этом месте!

Видя, что смягчить презренного преступника не удается и сопротивление невозможно, молодой человек протянул свои руки. Разбойник стал связывать их за его спиной.

В этот момент глаза его остановились на мизинце левой руки пленника, на котором был большой продольный рубец. Он выпустил обе руки Генри, точно они были из раскаленного железа, и отскочил назад с криком удивления и злобной радости.

Пленник при этом неожиданном движении тоже застыл от изумления. В грубом разбойнике он узнал их бывшего егеря, контрабандиста и убийцу Догги Дика!..

— Хо, хо, хо! — вскричал Догги Дик, прыгая на месте, точно обезумел от счастья. — Хо, хо, хо! Неужели это вы, мистер Генри Гардинг? Кто бы мог думать, что я встречу вас здесь, в горах Италии, и в таком костюме! Прежде вы были гораздо наряднее. Что же сталось со старым генералом и его чудным имением… и с фазанами? Да, с фазанами! Вы помните, не правда ли? Я помню и никогда не забуду!

Дьявольская гримаса искривила его черты при этих словах.

— Вероятно, ваш кроткий брат Нигель получил все? И леса, и фермы, и фазанов, и, клянусь, даже ту хорошенькую куколку, которая так была близка вашему сердцу, мистер Генри? Она не из тех, кто выйдет замуж за бедного! Ваше платье вы взяли точно от старьевщика.

До сих пор Генри отвечал презрительным молчанием на издевательства бандита, но при последних словах кровь Гардингов закипела в нем, и лицо его приняло страшное выражение. Догги Дик понял, что зашел слишком далеко, и подумал об отступлении.

К несчастью, было уже поздно. Прежде чем он мог сделать шаг, левая рука Генри сжала его за горло, между тем как правый кулак со страшной силой опустился на его череп. Ренегат безжизненной массой свалился на землю.

При виде этого все бандиты вскочили на ноги и с криками ярости окружили молодого человека.

В одну минуту Генри был опрокинут, связан и избит при одобрительных криках деревенских девушек.

XVIII. СИМПАТИЯ

Эта дикая сцена имела, однако, одного сострадательного зрителя. Лишнее прибавить, что это была женщина, так как ни один мужчина в деревне не посмел бы пойти против разбойников. Последние считали себя полными хозяевами. Благодаря тому что их логово находилось по соседству, они в любой момент могли ворваться в деревню и предать ее грабежу.

Молодая девушка, пожалевшая англичанина, была дочерью синдика, или старшины, этого местечка, но предпринять что-нибудь для избавления иностранца не могла. Вмешательство ее отца могло бы только ухудшить положение англичанина.

Эта молодая девушка, стоявшая на балконе самого красивого дома в деревне, представляла идеальный тип классической красоты Древнего Рима.

Она казалась одинокой овечкой среди волков, и молодой англичанин не мог не заметить ее.

Со времени прихода банды она не тронулась с места, и, так как разбойники расположились недалеко от дома ее отца, молодой человек отлично заметил все ее малейшие движения.

Он заметил, что разбойники относятся к ней с известным уважением, а также и то, что взгляды ее останавливались на нем с сочувствием и состраданием.

Смотря на эту итальянку со смуглым лицом, он вспомнил о Бэле Мейноринг впервые без особой горечи.

Мало-помалу он почувствовал какое-то облегчение от прежних горестей, которые он приписал испытанному им унижению в настоящем.

Что-то ему говорило, что, если бы он мог подольше видеть эту римскую девушку, он мог бы, может быть, забыть Бэлу Мейноринг.

Находясь в плену, он чувствовал себя, однако, счастливее, чем последние два года на свободе. Созерцание чудной живой статуи произвело на него сильнейшее впечатление в один час, чем все сокровища искусства Вечного города в течение целого года.

Это нарождающееся счастье не лишено было некоторой тревоги. Генри заметил, что молодая девушка взглядывала на него украдкой, но, как только взгляды их встречались, быстро отворачивалась.

Эта наивная стыдливость наполняла бы его сердце радостью, если бы он скоро не открыл причину. За молодой девушкой внимательно следил начальник бандитов, сидевший с кружкой в руке у дверей таверны и не сводивший глаз с дома синдика. Молодая девушка, казалось, была недовольна этим и даже ушла с балкона, куда привлек ее снова только шум борьбы между пленником и бандитами.

Связанный, избитый Генри не спускал с нее глаз, и чувство унижения, даже боли стерлось перед тем взглядом, какой она бросила и который как бы говорил ему: «Мужайтесь и терпите! Если бы я могла, я бы спустилась к вам, бросилась бы в толпу ваших палачей, чтобы вырвать вас из их рук, но малейшее участие с моей стороны было бы сигналом вашей смерти».

Спустилась ночь, фигура молодой девушки потерялась во мраке.

Скоро из таверны, куда забрались все бандиты, раздались звуки скрипок и мандалин, сопровождаемые хохотом, звоном стаканов, проклятиями и ссорами, закончившимися ножами.

С