и моментально остановил переполох в курятнике.

– Тоня, ты готова? Родион, где твой рюкзак?

– Зачем мне рюкзак, мы же вечером вернемся!

– А если утром вернетесь? Тоня, ты что, не собрала его?!

– Собрала, конечно.

– Берите собаку, а я возьму вещи.

Он посмотрел на семью. У обоих вид был деловой и немного напуганный.

Ему стало смешно и жалко их.

– На улице, – заговорил он, чтобы отвлечь их игрой «в детектив», – можно громко разговаривать и весело смеяться. Чем веселее и громче, тем лучше.

Тонечка заперла дверь на террасу, и они все вышли через парадное крыльцо.

В полном молчании.

– Тоня, – громко и весело сказал Герман, – ты компьютер забрала или оставила?

– У меня ноутбук, – откликнулась Тонечка с недоумением, – как будто ты не знаешь! Ты же мне его на день рождения подарил. За сто миллионов!

– Так забрала или оставила? – продолжал веселиться муж.

– Конечно, забрала! – наконец сообразила Тонечка. – Я должна работать!

– Вот и хорошо! Родион, а ты захватил альбомы?

Они забрались в машину – высокую, как танк, – и Родион сказал хмуро:

– Пап, это нечестно. Ты будешь преступников ловить, а я в альбоме рисовать?

– Никого ловить я не буду, – откликнулся отец, выруливая на пустую Заречную улицу. – Если Тонечка права, гопники явятся за добычей, мы их накроем и отправим в Москву. Серега Мишаков обещал помочь, персональный транспорт за ними прислать.

– Подполковник Мишаков? – спросила Тонечка. – Он же в Нижнем служит!

– Его обратно в Москву перевели. С повышением. Он теперь полковник.

– Но ведь их нужно как-то… схватить, – пробормотал Родион.

– Нет, – отрезал отец. – Не нужно хватать. Они обыкновенные ребята, ну, если мы все правильно понимаем. На них прикрикнуть построже, и достаточно. Не рисуй себе никаких романтических картинок. Сцены из боевика, как Тоня их сочиняет, уж точно не будет.

До «Капитанской бухты» добрались в два счета – надувшийся Родион, серьезная Тонечка и невозмутимый Герман.

Ворота стояли нараспашку. За воротами маялась Саша Шумакова.

Одета она была как-то странно – в футболку и толстовку, которые болтались на ней, словно внутри была пустота, и брезентовые штаны, завязанные на поясе бельевой веревкой.

Как только британский гиппопотам вполз за забор, Саша кинулась к нему.

Тонечка еще только открывала дверь, а она уже заговорила:

– Тоня, нельзя, чтобы Федор… этим занимался! Правда! Я не знаю, давайте лучше полицию вызовем, а?.. Он же в тот раз сказал, что, если найдет преступника, убьет. Он и убьет.

Тонечка оглянулась на Германа. Саша была в отчаянии.

– Александр Наумович, вы поймите! Тетя для него была самым близким человеком! Он же правда за нее убьет. И что тогда будет?

– Вы не волнуйтесь, – сказал Герман. – Никто никого не убьет.

– Да вы же не знаете подробностей! Он убьет, и его посадят в тюрьму навсегда! А это тоже убийство, он там погибнет! Я прошу вас, остановите его!

– Тише, – быстро сказала Тонечка. – Вон он идет.

– Здравствуйте, Антонина, – сказал подошедший Федор Петрович. – Я сегодня говорил вашему мужу, как ему с вами повезло.

– Я соглашался, – вставил Герман.

– Ну что? Поедем?

– Федор, – грозно проговорила Саша, – я прошу тебя.

Он посмотрел на нее. Герман усмехнулся.

– Я проконтролирую ситуацию, – пообещал он Саше. – Так будет лучше, точно вам говорю!

И Саша словно отступила – поверила.

– А где вы машину оставите? – Тонечка подошла к водительской двери и взялась за ручку, как за стремя коня, на которого уже взгромоздился рыцарь в сияющих доспехах. – Ты придумал?

– Да, я утром съездил, посмотрел. В кустах возле ручья оставим. Там никто не ходит, а подъехать можно. И близко от нашей улицы.

– Саша, – попросила Тонечка, – будь осторожен!

– Тоня, да что происходит?! Или ты сюжет придумываешь?

Он потянулся к ней, поцеловал, слегка оттолкнул и захлопнул дверь. Федор уже сидел на пассажирском месте.

Гиппопотам сдал назад, неловко развернулся и покатил по лесной дороге.

– Хорошо, когда за тебя беспокоятся, – сказал Герман лирическим тоном. – Приятно.

Федор промолчал.

– Федор Петрович, – Герман включил поворотник и вырулил на шоссейку, – вы, главное, мне не помогайте, хорошо?

– Что это значит?

– Я взял вас с собой, потому что вы все равно не остались бы в «Бухте», и мне пришлось бы еще контролировать и ваше появление, если бы вы решили внезапно явиться. Чтоб не подвергать вас опасности. Как гражданское лицо.

Федор посмотрел на него – нет, не шутит.

– Так что мы сейчас вернемся в дом вашей тети, осмотримся и подождем, как будут развиваться события. Вот и все, что мы будем делать.

Федор решил, что отвечать не станет. Он взрослый дядька, а этот самый продюсер разговаривает с ним, как со своим сыном Родионом шестнадцати лет от роду!..

Кажется, Герман понял, что переборщил, и добавил:

– Все нормально будет.

Они действительно бросили гиппопотама в каких-то кустах, перешли вброд ручей – вода была ледяной, а дно скользким, ноги вязли – и оказались на Заречной со стороны воды и берез, на заросшем изумрудной травой берегу, где так любила сидеть Лидия Ивановна.

В ее доме было пусто и светло – шторы все раздвинуты.

Федор прошел, остановился и огляделся. Герман за ним.

Тикали часы, должно быть, точно так же, как тогда, когда тетя была жива. Диван был почти отремонтирован, только сбоку еще торчал поролон.

– Тоня придумала работу сапожнику, – сказал Федор и улыбнулся. – Чинить диван.

– Она такая, – подтвердил Герман.

Дом был совсем небольшой, точная копия его собственного. Он обошел комнату, заглянул на кухню и в чуланчик.

Федор наблюдал за ним, словно кино смотрел про сыщиков и воров!..

– Подпол на кухне, – под нос себе сказал Герман. – Тонечка должна была сказать, что ценности спрятаны в подполе. Значит, вы в чулан, а я в ванную.

– Что?

– В засаду! – Герман засмеялся. – Вы сидите в чулане, а я в ванной. С вашей стороны парадная дверь, с моей – выход на террасу. Главное, если вдруг кто-то придет, ничего не делайте, вот совсем ничего! Договорились?

Федор пожал плечами. Такие распоряжения ему не нравились, словно этот тип знает что-то такое, о чем он, Федор, понятия не имеет, или уж так в себе уверен, что дальше некуда!..

Они еще постояли, прислушиваясь, а потом разошлись в разные стороны домика – в «засаду».

В этой самой «засаде» было невыносимо скучно.

Федор Петрович провел в чулане несколько самых скучных часов в своей жизни.

Постепенно он стал уставать, то и дело менять положение, ноги затекали, спина начала тихонько ныть, то клонило в сон, то, наоборот, хотелось встряхнуться и побегать.

Пару раз он даже выглянул из двери – ничего не происходило, день шел своим чередом.