1930-х годов и Китае после 1949 года. В случае мелких нарушений на местах или неисполнения обязательств по частным кредитам - типичные "горячие точки" в Латинской Америке и Китае - Великобритания, как ведущая страна-инвестор, вела себя несколько сдержаннее, чем США в ХХ веке. Поначалу частные кредиторы сами искали пути возврата своих средств, подобно тому как современные транснациональные корпорации в значительной степени ведут собственную дипломатию. Британское государство добивалось удовлетворения законных требований о выплате компенсаций, используя в качестве наиболее эффективного инструмента давления Королевский военно-морской флот , но при этом старалось не допустить ситуации, когда чрезмерно активное вмешательство привело бы к развязыванию спирали насилия.

Для таких стран, как Китай, Япония или Сиам, было в новинку иметь дело с иностранными дипломатами, настаивающими на символическом равенстве, а зачастую еще и с поразительной императивностью великой державы. В Европе дипломатия в этот период тоже менялась, но более медленными темпами. Внешнеполитические аппараты росли медленно: например, дипломатическая и консульская службы Великобритании накануне Первой мировой войны насчитывали 414 сотрудников, из которых менее 150 были кадровыми дипломатами. Новые консулы могли быть направлены в Америку и неколониальные страны Азии, где они зачастую выполняли квазидипломатические функции скорее на манер имперских консулов, чем как простые представители своего правительства, становясь типичными "людьми на месте" с огромными полномочиями и широкой свободой действий. Британские консулы в Китае имели право в любое время по собственной инициативе вызвать канонерскую лодку.

 

Персонал

Поскольку государств было меньше, чем сегодня, дипломатический аппарат оставался управляемым. Считается, что образование латиноамериканских республик в 1820-х годах в одно мгновение удвоило нагрузку на британский МИД, и долгое время ему не приходилось сталкиваться с подобным. Чиновники, работавшие в столицах иностранных государств, были не слишком загружены работой. В 1870 году в министерстве финансов Франции было занято в пятнадцать раз больше государственных служащих, чем в министерстве иностранных дел. Внешняя политика в Европе по-прежнему оставалась уделом аристократии, и даже в демократических системах правления она переходила под парламентский контроль только в условиях острого кризиса. Внутренняя иерархия в дипломатическом сообществе отражала изменение значимости стран в международной системе. Более мелкие из них имели меньший вес, чем раньше. После 1815 года такие страны, как Нидерланды, Дания, Швеция и Швейцарская Конфедерация, постепенно заняли позицию нейтралитета, что сделало внешнюю политику в привычном понимании более или менее ненужной. Для представителей великих держав наиболее престижные посты долгое время находились в столицах пентархии. В середине века французское правительство платило своему представителю (в ранге посланника) в Вашингтоне всего лишь одну седьмую от зарплаты посла в Лондоне. Только в 1892 г. европейские легации в США были преобразованы в посольства. В таком политическом захолустье, как Тегеран, где британское посольство существовало с 1809 г., а французское - только с 1855 г., дипломатов практически не было. Османская империя после неудачного старта обзавелась постоянной сетью представительств в 1830-х годах; обмен посланниками между Стамбулом и Тегераном в 1859 году стал первым примером современных дипломатических отношений в мусульманском мире. В 1860 г. Китай был вынужден направить дипломатических представителей в Европу, но они, как ни странно, были набраны из низших слоев китайского чиновничества. Только Япония, стремящаяся быть наравне с Западом как практически, так и символически, с энтузиазмом включилась в новую дипломатическую игру. К 1873 году она имела девять представительств в европейских столицах и Вашингтоне, а в 1905-6 годах, что стало явным признаком восхождения Японии в мировой политике, некоторые великие державы преобразовали свои миссии в Токио из представительств в посольства. Телеграф создал новые возможности для внешнеполитической коммуникации, хотя и не сразу. Когда в марте 1854 г. Франция и Великобритания объявили войну России, Возвышенная Порта в Стамбуле узнала об этом более чем через две недели, поскольку новости по телеграфу доходили только до Марселя, а дальше их приходилось доставлять на кораблях. Двадцать лет спустя практически весь мир был связан кабельной связью. Поначалу новое средство передачи информации привело к сокращению сроков передачи новостей и депеш: перевозить длинные документы по всему миру было слишком дорого.

Одной из основных задач дипломатов по отношению к неевропейскому миру было заключение всевозможных договоров: торговых, о протекторате, о границе и т.д. Идея договора, имеющего силу международного права, не была совсем незнакома за пределами Европы (Китай подписал такой договор с Россией в 1689 г.), но во многих конкретных ситуациях они приводили к культурному недопониманию. Проблемы перевода сами по себе могут быть очень тонкими и приводить к серьезным осложнениям на стадии реализации. Примером может служить Договор Вайтанги, который представитель британской короны подписал 6 февраля (ныне Национальный день Новой Зеландии) 1840 года с большим числом местных вождей (в итоге до пятисот) и который стал основой для провозглашения суверенитета Великобритании. По сути, это не было жестоким империалистическим диктатом, а несло на себе отпечаток британского гуманитарного духа той эпохи. Тем не менее она стала самым противоречивым элементом новозеландской политики, поскольку английская и маорийская формулировки резко расходились друг с другом. Учитывая военную расстановку сил на тот момент, Корона не могла просто "завладеть" страной без согласия маори; Британия не выиграла войну против них (как и против Китая двумя годами позже), а капитан Уильям Хобсон, подписавший договор, имел в своем распоряжении не более горстки полицейских. Однако интерпретация текста принесет маорийцам немало неприятных сюрпризов.

В обществах, не имеющих письменности, например, в Африке или в странах Южных морей, концептуальная пропасть была особенно велика в силу специфики вещей. Европейские представления о действительности и исполнении договоров, о санкциях, применяемых в случае их нарушения, не везде были понятны сразу. Но и азиатские культуры, знакомые с дипломатической перепиской в регионе, не были избавлены от недоразумений. Отдельные договоры складывались в пышные комплексы, включавшие множество сторон. Система "неравноправных договоров" между различными державами и Китайской империей к началу ХХ века стала настолько запутанной, что в ней практически никто не мог детально разобраться, за исключением, пожалуй, высококлассных китайских юристов, нанятых для отбивания претензий Запада. Уже в 1868 г., в условиях неразберихи, связанной со сменой режима, вновь собранное императорское правительство Японии выдвинуло возражения в соответствии с международным правом (с которым оно только знакомилось) против интервенционистских замыслов США и различных европейских держав.

Непроницаемость комплекса договоров подчеркивалась тем, что многие из них держались в секрете. В Европе десятилетия, предшествовавшие Первой мировой войне, стали кульминацией и завершением тайной дипломатии; впоследствии против нее развернулась борьба во имя новой дипломатии, основанной на публичной легитимности, которую отстаивал прежде всего Вудро Вильсон. Новое большевистское правительство