Кинг увел Младшего от господствующих взглядов отца, одновременно очаровав старика. Когда Кинг уговаривал вести себя более открыто, Рокфеллер казался глубоко тронутым. «Хотел бы я, чтобы тридцать или сорок лет, пока я был в деле, вы консультировали меня по этим вопросам», – признался он43. Кинг обнаружил, что Рокфеллер гораздо приятнее, чем он ожидал. Он написал другу:

«Внешне [Рокфеллер] напоминает старых пап римских на картинах. По манерам он совершенно простой, естественный и искренне благожелательный… У меня было ощущение, что я говорю с человеком исключительно острого ума и умения разбираться в людях. Он прекрасный подражатель и, говоря о людях и своих чувствах, способен имитировать выражение лица другого человека или поведение. У него замечательное чувство юмора, особенно при передаче проницательного понимания ситуаций и людей. Весь его нрав добр и приветлив»44.

* * *

К декабрю 1914 года – через восемь месяцев после бойни в Ладлоу – бастующие шахтеры, истощив свой фонд, проголосовали за окончание забастовки, позволив федеральным войскам покинуть район. Когда все закончилось, Младший начал настаивать на введении своей программы сотрудничества рабочих и управляющих перед руководством КФА с возобновившимся энтузиазмом. Бауэрс и Уэлборн все еще беспокоились, что план придаст убедительности претензиям профсоюза, но Младший упорствовал, несмотря на их враждебность. Он совершенно не стал избегать критики, а открылся для нее. Его старый однокурсник по колледжу, Эверетт Колби, давал ужин в клубе «Юнион» на Манхэттене, и Младший смог познакомиться с людьми, громившими его, в том числе с Линкольном Стеффенсом и социалистом адвокатом Моррисом Хиллквитом. Во время сигар после ужина один говорящий за другим критиковал изначальный отказ Младшего вовлекаться в забастовку. Затем Колби спросил: «Вы хотите что-нибудь сказать, господин Рокфеллер?» «Определенно хочу, – ответил Младший, медленно вставая. Все ждали решительных возражений, но Младший поразил их сказав: Я хочу, чтобы вы поняли, джентльмены, как глубоко я признателен за это. Я не забуду ваших слов. Мне сложно выяснить правду. Парень в моем положении настолько привык становиться мишенью несправедливых обвинений, что склонен не верить даже тем, которые, возможно, оправданны»45. Это был вежливый способ признать, что критики в прессе отчасти правы, и, таким образом, он серьезно отступил от своих более ранних отказов.

В отличие от Старшего, чья шкура от нападок становилась только толще, Младшего выпады в прессе травмировали. «Я никогда не читал газеты, если там могло быть что-то неприятное, – размышлял он годы спустя. – Я научился этому в прежние дни во время забастовки на западе»46. В мае 1914 года, все еще пошатываясь от бойни в Ладлоу, Младший попросил Артура Брисбейна порекомендовать человека, который помог бы отшлифовать образ семьи, и Брисбейн предложил тридцатишестилетнего Айви Ледбеттера Ли, старшего помощника президента Пенсильванской железной дороги. Сын методистского проповедника из Джорджии, стройный голубоглазый Ли по-южному тянул слова, а его гибкое южное очарование мягко завлекало целое поколение газетчиков. Окончив Принстон, он прошел карьерный путь, ставший традиционным в новостном деле: поработал в двух нью-йоркских газетах – «Джорнал» Хёрста и «Уорлд» Пулитцера – и обратился к корпоративным связям с общественностью, сфере, только зарождающейся под влиянием журналистских расследований и правительственного регулирования бизнеса. В их первую встречу на Бродвей, 26, Младший сказал Ли: «Я считаю, что отец и я во многом не были поняты прессой и народом этой страны. Мне бы хотелось услышать ваш совет о том, как прояснить нашу позицию»47. Ли не стал предлагать покупать статьи в прессе, вместо этого он изложил свое убеждение, что предпринимателям следует сообщать свои взгляды полностью и откровенно – затем полагаться на истину. Младший сказал с облегчением: «Это первый совет, который я слышу, не предполагающий скрытность того или иного рода»48.

Ли все еще работал над незавершенным проектом для Пенсильванской железной дороги и начал с заданий для Рокфеллера за гонорар тысяча долларов в месяц, затем перешел на полную ставку с хорошей постоянной зарплатой пятнадцать тысяч долларов в год. Вскоре он покинул пост и открыл собственную консалтинговую фирму, но продолжал преданно служить Рокфеллерам и «Стандард Ойл, Нью-Джерси». Его советы оказались настолько масштабным и им настолько доверяли, что Младший позже сказал главе «Стандард Ойл, Нью-Джерси»: «Г-н Ли не просто агент по рекламе. Он один из наших советников относительно различных аспектов политики»49.

Сложно оценить, оказала ли работа Айви Ли благотворный эффект на Рокфеллеров. Его инструкции Младшему кажутся достойными похвалы: «Говорите правду, потому что рано или поздно публика все равно узнает. И если публике не нравится то, что вы делаете, измените методы и приведите их в соответствие с тем, что хотят люди»50. Несомненно, совет прекрасный, но поступал ли так сам Ли? Несколько месяцев в середине 1914 года он выпускал серию под названием «Факты касательно борьбы в Колорадо за свободу на производстве», освещающую рокфеллеровскую версию событий, и широко рассылал ее лицам, формирующим общественное мнение. Многие критики обвиняли Ли, что тот свободно обращается с фактами, когда он серьезно преувеличил выплаты, данные лидерам забастовщиков профсоюзами, выкопал скабрезные истории о предполагаемых ранних днях Матушки Джонс как публичной женщины и списал причины бойни в Ладлоу на перевернутую плитку в палатке, а не на выстрелы солдат. Литературное братство раскритиковало его: Карл Сэндберг опубликовал статью «Айви Ли – лжец за деньги»; Эптон Синклер хлестко окрестил его «Ядовитым плющом»; а Роберт Бенчли позже высмеивал его предположение, что существующая капиталистическая система – это «в действительности ответвление церкви квакеров, продолжающее работу, начатую св. Франциском Ассизским»51.

В самом начале Ли повторил ошибку, из-за которой Рокфеллеры попали в сложную ситуацию: он полагался на необъективные отчеты руководителей КФА. После нескольких неловких оплошностей, в августе 1914 года он поехал на Запад и привез более сбалансированную картину. Ли обнаружил, что Бауэрс и Уэлборн давали искаженную информацию, что рабочие КФА были слишком запуганы, чтобы озвучивать претензии. «Очень важно, – советовал он Младшему, – как можно скорее подготовить подробный план по созданию механизма работы с претензиями»52. Даже если Ли старался скрывать правду, вероятно, он помог привнести в КФА более человечные методы общения с рабочими.

При совместной опеке Кинга и Ли к Младшему вернулось самообладание, и он даже пошел в наступление за улучшение отношений с рабочими – очевидные перемены, ставшие заметными, когда в январе 1915 года он давал показания перед комиссией по производственным отношениям в нью-йоркской ратуше. Комиссия, собранная президентом Вильсоном, состояла из представителей работодателей, рабочих и народа. Председательствовал на слушаниях сенатор Фрэнк П. Уолш, реформатор адвокат из Миссури, получивший признание, когда защищал Джесси Джеймса. Уолш, с внушительной гривой волос и театральными манерами, охотился на Рокфеллера. Кинг, готовя Младшего к этому событию, дал ему краткий список литературы по истории профсоюзов и загадочное напутствие: «Я сообщил… ему, что в том, что касается его, не вижу альтернативы, либо он начнет бурю великой революции в стране, либо станет человеком, который своей бесстрашной позицией вдохнет новые силы в отрасль»53. Ли, со своей стороны, настаивал, чтобы Младший не прятался и не вел себя виновато. Когда возник вопрос о том, через какие двери входить Младшему, когда он приедет в ратушу, Джером Грин сказал: «О, конечно, через заднюю дверь». Ли аж подскочил: «Дни философии задних дверей закончились. Господин Рокфеллер войдет через те же двери, что и все»54. Когда Младший, в котелке и пальто-честерфилд прибыл в ратушу, бледный и напряженный, он прошел по центральному проходу и остановился пожать руки Матушке Джонс и другим организаторам союза в Колорадо.