читателю, что Роджер был не склонен ссориться с мистером Крамбом из-за того, что жертвой Крамбова героизма стал его кузен. Крамб вел себя достойно и с возвращения в Бенгей не сказал о сэре Феликсе ни слова. Без сомнения, торговец явился поговорить о Руби – и Роджер поспешил ему навстречу, дабы не беседовать на деликатные темы в присутствии косцов. Вскоре стало видно, что широкая физиономия Крамба лучится счастьем, и он еще издали принялся со смехом размахивать бумажным листком.

– Она приедет, она приедет! – были первые его слова.

Роджер прекрасно знал, что для его друга в мире есть лишь одна «она» и зовут ее Руби Рагглз.

– Очень рад слышать, – ответил Роджер. – Она помирилась с дедом?

– Про деда ничего не знаю. Она помирилась со мной. Я знал, что так будет, после того как я вздул того молодчика. Точно знал.

– Так она вам написала?

– Не совсем сама, сквайр. Думаю, у девушек так не принято. Но это все одно.

И мистер Крамб протянул Роджеру Карбери записку миссис Хартл.

Роджер, безусловно, был не склонен хорошо думать о миссис Хартл. С тех самых пор, как Пол Монтегю по возвращении из Соединенных Штатов рассказал ему о помолвке, Роджер считал ее гнусной авантюристкой. Надо признаться, что он вообще с предубеждением относился к американцам и смотрел на Вашингтона, примерно как на Джека Кэда или Уота Тайлера, а всех американок воображал громогласными, мужеподобными и непривлекательными. Однако, по всему, сейчас миссис Хартл старалась от чистого сердца сделать доброе дело.

– Это леди, – начал объяснять Крамб, – которая живет у миссис Питкин, и уж она леди так леди.

Роджер не мог полностью согласиться с таким утверждением, но сказал, что тоже кое-что знает о миссис Хартл и допускает, что написанное ею о Руби – правда.

– Правда, сквайр! – ответил Крамб, смеясь всем лицом. – Уж конечно правда. Как этому не быть правдой? Когда я отделал того молодчика, конечно, она выбрала меня. Это я виноват, что не отделал его раньше. Надо было его отделать зараз, как я узнал, что он за ней ухлестывает. Девушкам такое нравится. Так что, сквайр, я прям сейчас еду в Лондон.

Роджер предположил, что старый Рагглз, конечно, пустит к себе племянницу, но Джон ответил, что до старика ему дела нет. Само собой, он хотел бы получить стариковы деньги, но старик не вечен, так что рано или поздно все само устроится. Однако он точно не будет стелиться перед стариком из-за денег. Роджер заметил, что Руби, когда она вернется, надо где-то жить. На это Джон снова улыбнулся до ушей и напомнил, что лучше его дома ничего нет. Прямо с поезда он пойдет с Руби в церковь и обвенчается с ней без долгих слов. Он поколотил соперника, так чего теперь тянуть со свадьбой?

Перед тем как распрощаться, он обратил к сквайру еще одну речь:

– Вы же не в обиде, сквайр, за то, что он ваш кузен?

– Ничуть, мистер Крамб.

– Спасибо вам за доброту. Молодой человек ничуточки не пострадал, и я на него зла не держу. Когда мы с Руди оженимся, умереть мне, если я не выставлю ему бутылку вина в первый день, как он приедет в Бенгей.

Роджер не считал себя вправе от имени сэра Феликса принять это предложение, но повторил, что, по его мнению, мистер Крамб поступил правильно. Закончил он пожеланием скорейшего и долгого счастья мистеру и миссис Крамб.

– О да, сквайр, мы будем счастливы, – ответил Крамб и удалился.

На следующий день Роджер Карбери получил письмо, которое очень сильно вывело его из равновесия. Оно было от Пола Монтегю; Пол написал его через несколько часов после того, как сам отнес послание Гетте. Роджер не знал, отвечать ли, и если отвечать, то как. Письмо Пола к нему гласило:

Мой дорогой Роджер!

Я знаю, что Вы меня оттолкнули, но не могу обращаться к Вам иначе, и любое иное обращение было бы ложью. Вы, конечно, можете ответить мне как пожелаете, но, я думаю, Вы должны мне ответить, поскольку я взываю к Вам во имя справедливости.

Вы знаете, что произошло между Геттой и мной. Она приняла мое предложение, поэтому я вправе считать, что она меня любит. Теперь она со мной порвала и сказала, что больше не хочет меня видеть. Разумеется, я с этим не смирюсь. Кто бы смирился? Вы можете сказать, что Вас это не касается. Но думаю, Вы не хотите, чтобы она оставалась под ложным впечатлением, если в Ваших силах открыть ей глаза.

Кто-то рассказал ей о миссис Хартл. Думаю, Феликс, и, думаю, он узнал эту историю от людей в Ислингтоне. Но то, что ей сказали, – неправда. Никто не знает и не может знать правду, как Вы. Гетта полагает, что я последние два месяца по доброй воле проводил время с миссис Хартл, хотя в то же время добился от нее самой признания в ответной любви. Вне зависимости от того, винить или не винить миссис Хартл, о которой я сейчас говорить не буду, безусловная истина, что она приехала в Англию не по моему желанию и я смотрел на ее приезд как на величайшее несчастье. Однако после всего, что произошло, я, безусловно, не мог от нее отвернуться, тем более что она иностранка и никого здесь не знает. Я поехал с ней в Лоустофт по ее просьбе, назвав место, которое лучше всего знал сам. Я не мог отказать ей в такой мелкой услуге. Вам это все известно, как никому другому. И Вам известно, что все любезности, какие я оказал миссис Хартл в Англии, были оказаны вынужденно.

Я прошу Вас сказать Гетте правду. Она дала понять, что не только мать и брат, но и Вы хорошо знаете историю моего знакомства с миссис Хартл. Ни леди Карбери, ни сэр Феликс никогда ничего об этом не знали. Вы и только Вы знаете правду. И теперь, хотя сейчас Вы на меня сердиты, я прошу Вас изложить Гетте правду, как Вы ее знаете. Вы поймете, если я скажу, что меня сгубили ложные обвинения. Думаю, Вы, как ненавистник всякой лжи, исправите несправедливость хотя бы в той мере, в какой истина может ее исправить. Я не прошу Вас говорить и слова сверх того.

Всегда Ваш

Пол Монтегю

Какое мне до этого дело? Таким, разумеется, было первое чувство Роджера по прочтении письма. Если Гетта осталась под ложным впечатлением, то не с его