Та дева сказала мне, что Элис повернулась к сэру Гью с удивлением на лице, словно бы ничего не понимая – и то на секунду, а потом вновь обратила своё внимание к поединкам.

До этого времени в бою я молчал. Но тут против меня выехал рыцарь – весьма рослый и на громадном коне, а когда мы сошлись, в щепки разлетелись оба копья, и он взвыл от разочарования, потому что хотел убить меня, ибо был братом тому рыцарю, которого я ударил в зале.

Мне говорили, что, услышав этот вой, донёсшийся из-под решётки огромного шлема, Элис затрепетала; но я этого не видел, потому что оказался сильнее этого рыцаря, и, когда дошло до мечей, выбил его из седла, едва не поразив насмерть.

Тут я выкрикнул громко:

– Элис!

Дева зарделась от удовольствия; заметив это, сэр Гью в ярости вскочил и побежал вниз – вооружаться.

Так что я увидел подъезжавшего ко мне великана с тремя чёрными шевронами на золотом щите, и мы съехались и преломили копья, а потом он обнажил меч и принялся сражаться со мной совсем не так, как другие рыцари; я немедленно понял, что не сумею выстоять против него. Тем не менее долгое время он не мог ничего добиться, только нанёс мне несколько ран и, наконец, ударил мимо моего меча, пробив щит и шлем; я упал, как мёртвый.

Тут король криком велел прекратить поединок, и награда досталась сэру Гью, потому что я победил сорок рыцарей, а он победил меня.

Потом мне сказали, что с поля сражения меня отнесли в госпиталь возле дворца, а сэр Гью поднялся в павильон, где Элис увенчала его, и оба они были бледны: оттого, что Элис не знала, жив ли я, а он – ибо понял, что она не любит его, хотя прежде считал иначе, поелику был добрым и верным рыцарем и не раз спасал её жизнь и честь… Она же – бедная девочка – стремилась порадовать отца и заставляла себя считать, что так и должно быть.

Но я уцелел, ибо меч только раскроил мой шлем, и, придя в себя, впал в полнейшее отчаяние; я не знал, что она любит меня… Как можно полюбить незнакомца? Кроме того, золотые крылья мои были низвергнуты в пыль, и она видела это.

Потом на улице поднялся великий крик, весьма неожиданный посреди тихой ночи, и посему я послал спросить, что он означает, и тут в палату мою вошёл старик в позолоченном панцире, седовласый и седобородый. Позади него шестеро вооружённых людей несли труп убитого юноши. Тогда я спросил:

– Что случилось? Кто он?

Тут старец, голова которого поникла от горя, ответил:

– О сэр! Это мой сын; вчера, отъехав со своими товарами миль на двадцать от сего прекрасного города, мы приблизились к некоему замку, из ворот которого тут же показался рыцарь с воинами. Когда сын мой сразился с этими людьми, они свалили его с коня и связали, а мне и всем нашим людям сказали, что убьют его, если мы шевельнёмся. После они вырезали моему сыну глаза и отрубили руки со словами: «Такую дань берёт Рыцарь Высокой Крепости». После этого они отъехали, увозя с собой на блюде глаза и руки моего сына. Когда они отъехали, я решил броситься следом, чтобы хотя бы убить кого-нибудь из негодяев, но люди мои не позволили этого сделать… Сердце сына моего не выдержало горя и боли, он умер, и вот я здесь.

Тут я решил, что могу добиться славы, возрадовался и сказал старику:

– Алчешь ли ты мести?

Стиснув зубы, он рванул край плаща и сдавленным голосом вымолвил:

– Да.

– Тогда я поеду и попробую убить того рыцаря, если ты покажешь мне путь к Высокой Крепости.

Схватив мою руку, старик выпалил:

– Едем немедленно, о славный рыцарь!

Не спрашивая, кто я и каков в ратном деле, он бросился бегом вниз по лестнице… Надев свой доспех, я последовал за ним.

В путь к Высокой Крепости мы выехали вдвоём, ибо никто не посмел отправиться вместе с нами, и я радовался тому, что выступил в поход против врагов короля, пока Гью пирует за королевским столом. Мысль о возможности неудачи даже не приходила мне в голову.

Когда мы завидели Высокую Крепость, уже начинало светать. По склону холма мы поднялись пешком, ибо подъём был чересчур крут; возле ворот я протрубил в рог, и был зов мой подобен смертному рёву оленя или трубному гласу, который услыхал Балин*.

Створки ворот почти сразу же распахнулись, и из ворот высыпала целая рать – латников тридцать или более, как мне кажется. Среди них верхом на коне ехал рыцарь в красных доспехах, перед нами он остановился – по одну сторону от него стоял слуга с серебряным блюдом, по другую – второй приспешник, с топором мясника, ножом и щипцами.

Рассмотрев нас, рыцарь молвил:

– Значит, старик, ты сам решил выплатить мне положенную дань и даже прихватил с собой ещё одного прекрасного сына! Добрый сэр, как поживает ваша супруга?

Задыхаясь от мрачной ярости, я ответил:

– Мне придётся убить тебя.

Но прибавить что-нибудь я не успел, потому что старый купец с воплем бросился на рыцаря, небрежным движением зарубившего топором коня старика; латники тем временем закололи копьями его самого – словно выдру или какую-нибудь крысу.

После этого они решили было взяться за меня, но красный рыцарь остановил их, сказав: «Я справлюсь сам».

И мы пришпорили лошадей.

И в тот самый миг, когда мы съехались, мне показалось, что кто-то набросил на мои глаза плотную бурую ткань, остриё моего копья соскользнуло с его шлема, и я ощутил боль: не в теле… в небе, во всём мире или где-то ещё.

Не знаю, сколько мучила меня эта боль – казалось, что годы, хотя на деле я выздоровел и поправился за несколько недель.

Ну, а когда я очнулся, не зная, где нахожусь – на земле, на небе или в аду, – то услышал поющий голос.

Я попытался прислушаться, но не сумел, потому что не знал, где нахожусь, и попытался понять это. Словом, я пропускал мимо ушей куплет за куплетом, пока, наконец, не понял, что оказался в королевском дворце.

Постель моя находилась у окна, заглянув в него, я понял, что нахожусь высоко; внизу по улице взад и вперёд расхаживали люди; целая группа их обступила менестреля, устроившегося на краешке фонтана, склонив к плечу голову и положив ногу на ногу. Инструмента при нём не было; он и пел ту самую песню, которую я пытался разобрать:

Повалившись назад, я заплакал, ибо утратил силы после болезни. Надо же! Этот человек оказался идеальным рыцарем, он достоин руки Элис. Ах! Так вот какая слава ждёт меня: никто так и не поверил, что я – сын короля.