Купец и речи своей скупой не успел закончить, а Александр Иосифович уже сообразил, как именно можно разрешить такую задачу. Он поинтересовался прежде всего у торговца, а есть у него надежные знакомцы, которые хотели бы того же – первой гильдии. И получив утвердительный ответ, посоветовал им в складчину на четверых, скажем, или сколько их там, купить какую-то собственность – небольшую фабрику, например, или пароход, или факторию по заготовке пушнины, или еще что-то. Но оформить эту собственность во владение только одного из них. Таким образом, у этого владельца будет достаточно капитала, чтобы, объявив его, получить право быть записанным в первую гильдию. Спустя какое-то время этот купец первой уже гильдии продаст ту самую общую для всех компаньонов собственность следующему по очереди претенденту, естественно, не получая от последнего ни копейки, а только согласно купчей крепости. В результате и он самый, как будто выручив от продажи известную сумму, остается владельцем соответствующего первой гильдии состояния, и компаньоны, все по очереди, оформляя лишь эту перепродажу, якобы достигают необходимого для высшей гильдии ценза.

От плана Александра Иосифовича торговец пришел в совершенный восторг и немедленно нанял его к себе в службу.

Занятия Александру Иосифовичу были назначены, по его разумению, совсем не обременительные: он вел всякие бумаги, дела, составлял договоры, писал к поставщикам и перекупщикам. Он же самый и занялся производством своего нанимателя в первую гильдию, чего тот так страстно желал. И где-то к весне этот торговец смог наконец прикрепить вывеску над своим магазином – «ТОРГОВЫЙ ДОМ. 1-й гильдии купец А. И. Рвотов».

Роль провинциального делопроизводителя и стряпчего, конечно, не могла удовлетворять жизненных запросов Александра Иосифовича. Он все-таки, по собственному разумению, рожден был для чего-то более значительного. Но вместе с тем, благодаря своим недюжинным способностям и подчиняясь судьбе, он и к новому месту быстро приноровился и чувствовал себя если не вполне комфортно, то, во всяком случае, уверенно и вне опасности. Чтобы добиться последнего в наибольшей степени, Александр Иосифович позаботился переменить самый свой образ: и то правда, рассудил он, не может же у какого-то сибирского Рвотова в услужении быть московский статский советник и кавалер. Прежде всего, вместо своей эспаньолки a la Louis Napoleon,он отпустил мужицкую – от уха до уха – бороду. Также он завел сапоги с ровными, правда, голенищами, пиджак, лисью шапку, а к лету – картуз. Одним словом, совершенно слился с обычным провинциальным людом. Узнать в нем прежнего московского барина было уже решительно невозможно.

Так Александр Иосифович рассчитывал продержаться до конца войны, а лучше и дольше на всякий случай, и уже затем, когда и он самый, и его маньчжурские проделки позабудутся – не век же его портретом будут украшать заборы по Транссибу! – можно отправиться в Китай и спокойно забрать то единственное вожделенное, что составляло весь смысл его жизни и ради чего он и перенес столько опасностей, испытаний, страданий душевных и телесных.

И все бы ничего, так бы все и шло своим чередом к намеченной цели, если бы не революционная ревность его спутницы и мнимой дочки. Где-то до Рождества Лиза еще смирялась с их полулегальным положением, с их существованием незаметных добропорядочных мещан. Но в новом году она напомнила Александру Иосифовичу, что долго таиться и бездействовать она не обещалась. А уж когда до городка дошло известие о девятом января и о последующих затем народных волнениях в России, Лиза решительно заявила, что если Александр Иосифович будет продолжать бездействовать, то она сама начнет искать связей с местными социалистами, а если не найдет таковых, самостоятельно поедет в Москву, чтобы продолжить работу в своей организации.

Александр Иосифович решил, что если уж он теперь и правда почитается крупным социалистическим предводителем, то у него имеется полное моральное право действовать именно по-социалистически, то есть хитростью. Впрочем, вряд ли Александр Иосифович рассудил бы иначе, даже если бы был генерал-прокурором. Предложив как-то Лизе прогуляться, – дома о таком говорить небезопасно! – Александр Иосифович доверительно рассказал ей, что они уже исполняют очень важную революционную работу. Оказывается, все это время Александр Иосифович не только служил у купца Рвотова, но и руководил всем социалистическим движением в Сибири. По его словам, выходило, что они с Лизой за это короткое время принесли столько пользы, сколько за годы не приносили все сибирские социалистические организации, вместе взятые. Весь саботаж на Транссибе, замедляющий движение эшелонов в Маньчжурию, Александр Иосифович целиком поставил себе в заслугу, причем скромно заметил, что он даже не стал бы этого никогда рассказывать, но вынужден так делать, уступая вредным для их дела Лизиным настойчивости и своеволию.

И вот таким образом устыдив девушку, он предложил ей начать готовиться свергать царизм в России при помощи… японских штыков. Александр Иосифович авторитетно заявил, что после своей порт-артурской победы японцы не только разобьют русских в Маньчжурии, но и, очевидно, двинутся вглубь России. Тогда они, естественно, превратятся в союзников российских революционеров, ибо у тех и других будет один враг – царизм с его оружием. Поэтому, продолжал Александр Иосифович, у российских революционеров теперь важнейшая задача – готовиться к японскому вторжению и, насколько возможно, способствовать этому. В частности, Лизина роль, по его словам, заключалась в том, чтобы быть готовой служить на пользу скорейшего продвижения по России любезных освободителей от тирании, для чего теперь ей следовало основательно изучить японский язык.

Когда Александр Иосифович размышлял, как бы управиться с беспокойною, неуемною, но вынужденною его обузой, ему пришло в голову: а не отправить ли Лизу вообще от себя куда-нибудь за тридевять земель? – в самый Якутск, например! – якобы устанавливать связь с местными социалистами, – и не беда, что их там нет и в помине, разве каторжные, зато путешествие туда и обратно продлится не менее полугода! Если вообще вернется, бедовая! Но тогда он останется здесь в одиночестве, что для него отнюдь не безопасно по причинам, о которых уже говорилось прежде. И Александр Иосифович придумал решение по сути вздорное, но самое подходящее для одержимой жаждой подвига, рвущейся принести себя в жертву молодой особы: учить ей японский язык с тем, чтобы им было ловчее споспешествовать затем японской армии, когда та войдет в Россию.

Лиза действительно начала изучать японский. Она раздобыла в библиотеке учебник и днями напролет сидела над ним. Александр Иосифович даже забеспокоился, как бы она не выучила язык слишком быстро. Он знал несколько слов по-японски и мог бы на первых порах ей помогать, но не стал этого делать, чтобы не убыстрять развязку.

А события, между тем, развивались таким образом, что Александру Иосифовичу и самому его фантазии стали уже казаться способными быть вскоре исполненными. В феврале русская армия потерпела поражение у Мукдена и отошла далеко вглубь Маньчжурии. Ровно настолько же продвинулась дальше и армия японская. Отряды японской кавалерии стали появляться в монгольских степях. А когда летом русские сдали неприятелю Сахалин, тут уж Александр Иосифович и сам поверил, что этак японцы скоро появятся у Байкала, а может, пойдут и дальше. Все это он добросовестно разъяснял Лизе, подтверждая, таким образом, свой план борьбы.