приход к власти того или иного диктатора. Таковой появился в обличье несостоявшегося австрийского маляра, полусостоявшегося немецкого ефрейтора и полностью состоявшегося палача вселенского масштаба — Гитлера. Причем немцы предпочли последнего герою Первой мировой войны, главе государства, генералу-фельдмаршалу Паулю фон Гинденбургу (1847–1934). Личность и военное звание Гитлера как ничто лучше иллюстрирует, что немцам нужны были не эполеты, а характер, который должен был заместить освободившееся после кайзера место властителя и выразителя национальных амбиций. Вот как описывает этот процесс Черчилль: «Веймарская республика, со всеми её достоинствами и идеалами, рассматривалась как нечто навязанное врагом. Она не сумела завоевать преданность и захватить воображение германского народа. Одно время эти мощные силы в отчаянии пытались ухватиться за престарелого маршала Гинденбурга. Затем они поплыли по течению, появилась пустота, которую через некоторое время заполнил собой неукротимый маньяк, носитель и выразитель самых злобных чувств, разъедавших человеческую душу, — ефрейтор Гитлер… Подчиняясь Гитлеру, немцы обрекли себя на совершение таких преступлений, которые не имеют себе равных во всей истории человечества по масштабам и злобности».

Нацизм, Гитлер, тирания — это был сознательный выбор немецкого народа, который нуждался в такой идеологии, национальном лидере и политическом режиме. У каждого народа свой политический выбор, предопределяющий в итоге его историческую судьбу. В те же годы граждане США, например, отдали свои голоса за свободу, Рузвельта и демократию. Как справедливо заметил по сему поводу один американский правовед: «Гитлер не мог бы быть президентом США, равно, как и Рузвельт — фюрером Германии». Свободно осуществленный политический выбор позволяет получить безошибочное представление о менталитете избирателей как на индивидуальном, так и коллективном уровне. Политическая поддержка, полученная нацистами на выборах в Германии в 1933 г., позволяет судить о менталитете немецкого народа. С приходом Гитлера к власти на политический Олимп страны был возведён по словам американского историка, политолога и философа Лео Штрауса (1899–1973) «единственный режим в истории Германии, — единственный режим в истории всех стран мира — не имевший никаких четких принципов, кроме смертоносной ненависти к евреям, поскольку понятие «ариец» не имело никакого внятного значения, кроме «нееврей»». Агрессивный антисемитизм сыграл с немцами самую злую шутку за все время существования их державы. Приведя к власти безжалостного палача других народов они, одновременно, пали в качестве его одной из самых несчастных жертв. Немцы стали исполнителем бесчеловечных планов Гитлера по истреблению других этносов, коренных народов и наций. Преступные замыслы нацистского вождя абсолютно сознательно воплощались в жизнь преступными деяниями народа, породившего и поддержавшего нацизм. Последнее позволило Эйнштейну в его знаменитом «Обращении к героям Варшавского гетто» (1944 г.) прямо заявить, что «немцы как народ ответственны за массовые убийства и как народ должны быть за это наказаны… За нацистской партией стоит немецкий народ, который выбрал Гитлера, после того как тот недвусмысленно довел до всеобщего сведения свои позорные намерения в своей книге и в речах». И лишь чудовищное поражение во Второй мировой войне, а также сопутствующий этому экономический, политический, нравственный и психологический урон (например, по некоторым данным около 2 миллионов немок было изнасиловано советскими военнослужащими весной 1945 г.), постигший немецкий народ, оказало отрезвляющее и преобразующее воздействие на его воинственный пыл и милитаризированный менталитет.

Уроки истории учла администрация США после окончания Второй мировой войны, когда в принципе решалась судьба монархической формы правления в Японии. Как известно, вначале администрация президента США Гарри Трумэна настаивала на привлечении 124-го императора Японии Хирохито (1901–1989) к трибуналу в качестве военного преступника. Американские оккупационные власти, однако, прислушались к мнению японской культурной элиты. Так, один из них — известный японский историк Сокити Цуда (1873–1961) утверждал, что «императорский дом корнями уходил в народ и превращал его в монолитное целое».

Во всяком случае, глава оккупационных сил США в Японии генерал Дуглас Макартур (1880–1964) проявил исключительное уважение и внимание к подобной точке зрения. Так, в телеграмме от 25 января 1946 г. на имя начальника штаба сухопутных войск США Дуайта Эйзенхауэра (1890–1969), будущего 34-го президента США, генерал писал: «Обвинительный приговор императору приведет японское общество к глубочайшему эмоциональному потрясению, трагические отголоски которого ощутят на себе и грядущие поколения страны. Хирохито является объединяющим символом нации, без него данная этническая общность распадется…».

Как видим, выпускник военной академии в Вест-Пойнте (США), армейский генерал лучше разобрался в невидимых хитросплетениях менталитета народа и формы правления, чем в своё время искушенные российские и немецкие политики, преимущественно правоведы, историки и литераторы по образованию. Поэтому Япония в 1946 г. избежала той политической, экономической и культурной катастрофы, которая постигла монархические Россию и Германию после окончания Первой мировой войны. Этот исторический эпизод ещё раз продемонстрировал ту глубокую внутреннюю взаимосвязь, которая, несомненно, существует между менталитетом народа и формой государства. Любопытно, что эта взаимозависимость стала предметом размышлений одного из самых знаменитых узников постсоветской эпохи Михаила Борисовича Ходорковского, годами неволи вынужденного к широким обобщениям политического характера. В частности, в ходе одного из интервью он заметил, что «любая власть есть отражение концентрированных представлений народа о природе власти. Потому можно утверждать, что и в Британии, и в Саудовской Аравии, и в Зимбабве власть принадлежит народу… Поэтому говорить о «демократизации» некоторых арабских монархий по западной модели так же абсурдно, как и о восстановлении абсолютной монархии средневекового толка, например, в современной Дании».

Точно так же обстоит дело и с правовым (общечеловеческим) государством. Это выбор далеко не всякого народа, потому как не каждая нация внутренне нуждается именно в демократическом государстве. Во всяком случае, судьба многих африканских народов после падения колониального режима или восторжествовавший в Ираке правовой хаос после свержения диктатуры Саддама Хусейна (1937–2006) наталкивают на такое умозаключение. Всеобщая история государства и права позволяет утверждать: правовое государство вырастает из исторической предрасположенности его населения к порядку, справедливости, свободе и уважению человеческого достоинства друг в друге. На несомненную взаимосвязь между состоянием нравов, менталитета населения страны и сутью общечеловеческого государства неустанно обращали внимание многие отечественные правоведы. Они подчеркивали, что своего рода полного развития правовое государство достигает при высоком уровне правосознания в народе и при сильно развитом в нём чувстве ответственности.

В правовой державе ответственность за нормальное функционирование государственного порядка и государственных учреждений лежит, в первую очередь, на самом народе. Таким образом, только население несет бремя ответственности за тот политический режим, общественный и государственный строй, которые в итоге укоренились в стране. И если нация хочет, чтобы государство было правовым, строй — конституционным, а общество — гражданским, то так оно и будет. Но, если граждане этого не жаждут, не борются за свои права, то они обречены либо на деспотический образ правления либо на некое олигархическое, весьма несуразное государственное бытие. Тогда рейтинги авторитарных правителей будут сказочно высоки, а демократические партии и их лидеры окажутся в положении вечных изгоев.

Общечеловеческим (правовым) признается лишь то государство, главной заботой которого становится ежедневное, ежечасное, ежеминутное утверждение в повседневной жизни народа полного свода конституционных прав человека. Набор этих прав вовсе не произволен, а обусловлен задачей полноценной защиты человеческого достоинства. Очевидно при этом, что человек не в силах в одиночку защитить это правовое благо; в его окружении всегда найдутся люди, группы людей, которые будут вести себя агрессивно и