— Исполнили, — сказал он Олексину. — А что это вы все впереди бежали?

— Я еще не добежал…

Федор отвечал не генералу, а своим мыслям, вспомнив вдруг собственные слова, которые сказал Маше после гибели Владимира. Теперь он начал свой забег снова, Добровольский не вслушался в ответ, а поручик Василенко понял его по-своему.

— Олексин прав, ваше превосходительство. Пока турки не опомнились, не худо было бы нам через речку перемахнуть.

— Каким образом, поручик? Против моста у них минимум две пушки на картечи: сметут, как метлой.

— Брод, — сказал Федор: он еще не отдышался и говорил отрывисто. — Болгары обещали броды обозначить.

— Что — брод, — с неудовольствием проворчал Добровольский: ему очень не хотелось вновь бросать своих солдат под пули. — Тот берег как блин: ни кустов, ни укрытий.

— Там — мельница, — пояснил Василенко. — Если мы в ней закрепимся, ваше превосходительство…

— Ну, попробуйте, — без энтузиазма согласился генерал: он ни за что бы не рискнул, но Скобелев ценил самостоятельность. — Отберите полсотни охотников, больше не надо. И только в том случае, если брод найдете.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — обрадованно сказал офицер. — Идемте, Олексин.

Пока поручик собирал охотников, Федор внимательно осматривал берег Осмы, ища оставленные болгарами знаки. Но ничего особенного определить не мог: на противоположном берегу лежало несколько лодок, и больше решительно не было никаких предметов. А они непременно должны были быть: Олексин знал, как вдумчиво и тщательно готовится к бою Куропаткин. Он еще раз всмотрелся, разглядывая каждую лодку, и вдруг увидел то, на что прежде не обратил внимания: одна из лодок лежала носом к реке.

— Возьмите револьвер, там нельзя без оружия, — сказал поручик, устраиваясь рядом. — Нашли брод?

— Видите лодку носом к нам?

— Вижу. Спасибо болгарам, — поручик отцепил саблю, аккуратно положил ее на землю. — Ну, пошли, Олексин? — Не дожидаясь ответа, вскочил: — За мной, ребята! Бегом и — точно за мной.

С бродом Федор не ошибся: воды было чуть выше колен. Сильное течение кое-кого сбило с ног, однако турки, не ожидавшие этой атаки, опомнились, когда все уже были на низменном левом берегу. Встречный залп прозвучал нестройно: Олексин кожей ощутил прожужжавшую у щеки пулю.

— Ложись! — закричал Федор. — Надо под пули нырнуть! Ложись!

Подобной команды не было в практике армии, но Федор кричал столь убежденно, что солдаты сразу упали на землю, и даже поручик, чуть помедлив, нехотя опустился рядом.

— Это что-то новое, Олексин, — проворчал он.

— Как только снизят прицел, вскочим и — рывком к мельнице. Они и винтовок поднять не успеют.

На Счастливой не успели еще оценить броска стрелков Добровольского через Осму, как вдруг стрелки упали на землю.

— Неужто одним залпом? — растерянно предположил Млынов.

Скобелев молчал, напряженно всматриваясь в бинокль. Он не верил, что один ружейный залп может уложить полсотни солдат, и хотел понять, почему это произошло, куда стремились стрелки и какую выгоду от этого мог получить бой в целом.

— Может, офицеров убили? — спросил полковник-артиллерист.

Группа вскочила одновременно, явно по команде, оставив на земле несколько то ли убитых, то ли раненых. Вскочила и на одном дыхании рванулась к мельнице, стоявшей недалеко от моста у Рыжей горы. Турки не успели сообразить, не успели вскинуть винтовок, как горсточка солдат уже скрылась за каменными стенами мельницы.

— Да они пуль испугались! — презрительно заметил Жиляй. — Какой позор для русского мундира — перед врагом по земле ползать!

— Молодцы! — громко сказал Скобелев. — Ну, получил Рифат-паша подарочек: мост-то теперь под ружейным огнем, — он рассмеялся. — Млынов, узнай, кто скомандовал упасть под пулями. Георгия ему за то, что солдат спас и задачу выполнил. Алексей Николаевич, готовь общую атаку, — он щелкнул крышкой часов. — Ровно в двенадцать — сигнал!

А уволенный со службы и внезапно представленный к награде Олексин сидел под стеной. Уже при входе в мельничный двор турецкая пуля рикошетом попала в голову, содрала кожу, но кость не пробила. Голова кружилась, все плыло перед глазами, и Федор с трудом улавливал слова бинтовавшего его солдата.

— Ничего, барин, потерпи, контузия это. Спасибо тебе солдатское, господин хороший, что уберег нас: кабы не ты — ни в жисть бы нам до этой мельницы не добежать. Ни в жисть!..

— Добежал… — с трудом ворочая языком, сказал Федор. — Добежал я, братец. Добежал!..

5

Взятие Ловчи и полный разгром ее гарнизона были высоко оценены не только армией и государем, но прежде всего русским и болгарским народами, уже уставшими от топтания на месте и бессмысленного кровопускания. Александр II для доклада вытребовал светлейшего князя, намереваясь услышать рассказы о преданности и героизме. Но сдержанный Имеретинский, вкратце обрисовав ход сражения, все эмоции сконцентрировал в одной фразе:

— Героем дня был генерал Скобелев.

Несмотря на царское неудовольствие, фраза эта, попавшая в официальную реляцию и подхваченная газетами, обошла весь мир: к Скобелеву стучалась не только мировая слава, но и народная любовь.

Перед третьим штурмом Плевны русская армия была усилена тридцатью двумя тысячами румын. В предвкушении победы император соизволил лично наблюдать за битвой, а общее командование возложил на румынского князя Карла. Фактически, естественно, руководить сражением обязан был командир 4-го корпуса генерал Зотов, но так как вместе с Александром прибыл и военный министр Милютин и главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, то не только единоначалие, но и просто четкое управление войсками было утрачено еще до первого залпа.

Генеральный штурм был назначен на 30 августа. День этот был Александровым днем, совпадал с днем тезоименитства его величества императора всероссийского, а посему о дне штурма знали все еще до приказа — и солдаты, и офицеры, и сам Осман-паша. Знал и готовился со всей присущей ему решительностью, волей и пониманием психологии противника.

— Русские будут атаковать Гривицкие редуты, — сказал он на военном совете. — Дайте им бой, отступите и заприте их там перекрестным огнем. И пока они будут радоваться этой победе, бросьте все таборы к Зеленым горам.

Первыми силу турок испытали румынские войска. Они атаковали злосчастные Гривицкие редуты, уже обильно политые кровью костромичей в первом штурме и солдат генерала Вельяминова — во втором. Союзники трижды предпринимали штурм и в конце концов ворвались-таки в редуты, понеся тяжелые потери, в числе которых значился и веселый капитан Вальтер Морочиняну, ценою собственной жизни поднявший румын в последнюю атаку. Следовало немедленно использовать успех, подбросить резервы обескровленным колоннам, но князь Карл жалел свою молодую необстрелянную армию, Зотов — свою обстрелянную, и в результате противник отошел в полном порядке, тут же накрыв редуты сосредоточенным огнем.