– А теперь будьте паинькой и идите спать! – говорила экономка Джейн.

– Я лучше погуляю, Джейн. Мне ведь нужна физическая активность!

– Напугаете новую сиделку, и она тоже уедет, как и предыдущая! Еще немного, и к вам уже просто никто не пойдет.

– Ну и что, у меня ведь есть вы!

– А вчера вы мне совсем не то говорили!

– Я говорил вам, что попросил доктора Гаррисона прислать мне кого-нибудь помоложе и покрасивей!

– И мне даже показалось, что она вас не избалует! Но вы не должны ее пугать! Я-то, конечно, знаю, что вы никого не хотите обидеть, но…

– Пойдите и позовите ее! – попросил он.

– Но, мистер Бен…

– Я сказал: пойдите и позовите ее!

Бетти уже торопливо переодевалась в свой белый халат. Когда она вышла из комнаты, до нее донеслось пронзительное «О, господи! Ну, хоть вас-то он послушает?»

– Добрый вечер, мисс Уивер! – сказал он. – Я спустился вниз, чтобы предложить вам утреннюю прогулку по окрестностям. Я заметил, что уже светлеет, что обмануло даже некоторых неискушенных птах, хотя рассвет еще и не настал. – Увидев ее безучастное лицо, он добавил: – Не бойтесь меня! Такие прогулки – традиция нашего старинного рода; бродить любили и отец, и дед. У вас над головой висит бригадир армии Конфедерации, вот это он самый и есть. Дедушка обычно бродил, проклиная Лонгстрита за то, что тот не смог атаковать фланг при Геттисберге. Я раньше недоумевал, почему он бродит по ночам, ну а теперь мне все стало ясно. Сам я очень много и долго плакал из-за того, что в 1918 нам прислали подкрепления, которые не могли отличить миномет от ракетницы. Разве в это можно было поверить?

– Вы пили, мистер Драгонет! – решительно сказала Бетти.

– А я ведь предлагал вам забрать ключи!

– А я подумала, что для вас будет лучше, если они останутся у вас. Но теперь я их у вас заберу! И я настаиваю: ключи должны оставаться у меня, пока я нахожусь в этом доме!

Но она знала, что он, хотя и выпил, не был пьян. Он был не из тех, кто может напиться. От того, что с ним случилось, алкоголь не помогал.

– Старики и стариковские войны… – продолжал он свои размышления. – И затем ночные блуждания. – В его глазах появились слезы. – Что же такое я потерял? И есть ли на свете женщина, которая это знает?

– О чем вы сейчас? – спросила она.

– Я подумал, что, может быть, вы знаете. Когда кончается война, из мужчин, из бывших солдат, исчезает все – все, за исключением войны, и эта война продолжается в них вечно. Разве вы не видите, что весь этот дом пропитан войной? Бабушка устроила здесь госпиталь, и иногда женщины из Виргинии приходили, чтобы навестить своих мужей; ну а те, что шли издалека, с юга, обычно приходили слишком поздно, рассказывала она.

Он умолк, а затем вновь привлек ее внимание:

– А вон там, на картине над лестницей, близнецы; это мои братья, двое рыжих парней. Они похоронены на нашей земле, за домом, но, возможно, это и не близнецы, потому что у Монфокона была страшная неразбериха. И все же… Скорее всего, это близнецы…

– Вам нужно лечь спать! – перебила его она.

– Прислушайтесь! – негромко произнес он каким-то не своим голосом. – Я сейчас пойду, но вы сначала прислушайтесь!

В холле, погрузившемся в предрассветные сумерки, стояла наэлектризованная тишина. Но когда он опять произнес: «Прислушайтесь!» и поднял вверх палец, у нее вдруг зашевелились волосы на затылке, а по спине пробежал холодок. На какую-то долю секунды высокая входная дверь на петлях медленно распахнулась, и холл внезапно заполнился юными лицами и голосами. Бен Драгонет вскочил на ноги, и среди юных голосов, на фоне этого множества голосов, ясно прозвучал его голос:

– Видите их? Вот они, мои родные и предки, для меча рожденные и от меча погибшие! Слышите вы их?

Но даже когда она издала безумный крик, пытаясь уцепиться за последние остатки реальности: «Вам нужно лечь спать! Я дам вам еще снотворного!», она продолжала видеть высокую, распахнутую настежь, дверь.

III

В семь утра, когда с кухни донеслись первые звуки, Бетти смогла расслабиться и, наконец, начать читать журнал, на который она безучастно смотрела вот уже три часа. Она хотела уехать отсюда первым же автобусом, но не уехала. Приняла душ, поднялась наверх и на цыпочках вошла в комнату Бена Драгонета. Он крепко спал; сильное снотворное подействовало. Морщинки, образовавшиеся вокруг глаз и уголков губ от тревоги и болезненной нервозности, разгладились; он выглядел моложе, а его растрепанные волосы были полускрыты подушкой. Вздохнув, она спустилась вниз, в свою комнату, облачилась в новенький медицинский халат и стала ждать приезда доктора Блисса.

Доктор был пожилой; казалось, он знал все поколения Драгонетов, и рассказал он ей именно то, что она и ожидала услышать. Это был рассказ о том, как сломался очень гордый и упрямый человек.

– В Винчестере Бен на очень хорошем счету, и вполне мог бы устроиться в крупную фирму в Балтиморе или в Нью-Йорке. Но начать надо с того, что от войны он так и не оправился. Оба его брата погибли в одном и том же аэроплане – один был пилотом, второй – наблюдателем; потом и его самого ранили. А затем, когда он выздоровел…

Тут доктор замялся. По едва заметному движению губ Бетти догадалась, что доктор передумал откровенничать.

– И когда все началось? – спросила она.

– Под Рождество. Как-то раз он просто вышел из конторы, не сказав партнерам ни слова, и больше туда не вернулся. – Доктор пожал плечами. – Денег на жизнь у него достаточно, но все же нет в этом ничего хорошего – адвокатская практика отвлекала его от всех этих бесконечных размышлений. Если бы я не работал, думаю, я бы тоже не спал по ночам.

– Но не считая этого, в остальном он – абсолютно нормален?

– Как и любой из нас. Предыдущая сиделка переволновалась из-за всех этих ночных блужданий и ушла, но я знаю: Бен не станет вести себя грубо, даже если на него нападет грабитель!

Внезапно и не без вызова Бетти решила остаться – с вызовом, потому что ей стало интересно: что скажет находящийся в Нью-Йорке доктор Говард Карни, когда узнает, что у нее за пациент? Говард был аккуратным молодым человеком, всегда точно знавшим, чего он хочет, и он не хотел, чтобы она вообще продолжала работать сиделкой, словно опасаясь, что в самый последний момент она превратится в жертву профессии. Но не так просто провести два месяца, совсем ничего не делая… Бен Драгонет спал, и она слегка успокоила свою совесть, сев писать Говарду письмо.

Сон пошел Бену на пользу. Весь день он без возражений провел в постели, время от времени засыпая, послушно глотая лекарства, кушая по расписанию; говорил он совсем немного, весьма поверхностно и равнодушно. Один раз, совершенно случайно, ей удалось поймать его взгляд, и в этом взгляде, как и вчера ночью, она прочитала тоску и отчаяние; взгляд сказал без слов: «Быть может, есть на свете женщина, которая скажет мне…»