Всю следующую ночь он проспал под действием снотворного, хотя с двух до пяти Бетти так и не сомкнула глаз, с тревогой прислушиваясь, не раздастся ли в ночи его голос или шаги на ведущей вниз лестнице.

На следующий день она сказала:

– Оденьтесь, пожалуйста. Пойдемте посидим немного в саду.

– Боже мой! – тяжело вздохнул он, рассмеявшись. – В первый раз за последние месяцы я ощущаю небольшой прилив сил, и вы тут же заставляете меня покинуть постель!

– Днем вам следует немного утомляться, и тогда со временем вы сможете спать по ночам без снотворного.

– Ладно. Но ведь вы будете рядом, не правда ли?

– Конечно!

День он провел спокойно; вел он себя немного заторможенно и рассеянно. А для Бетти это был очень хороший день; прохладный сухой ветерок под виргинским солнцем колыхал деревья и шумел под карнизом веранды. Ей доводилось бывать в домах побольше этого, но никогда еще не бывала она в доме со столь богатым прошлым – на что ни посмотри, все здесь, казалось, было исполнено значения и имело свою историю. И у нее начало формироваться новое представление о самом хозяине, о Бене Драгонете. Она стала отмечать в нем мягкость, безразличие по отношению к собственной персоне, желание ей угодить и сделать так, чтобы она чувствовала себя здесь как дома; вспоминая истерику, случившуюся в первую ночь, она заботливо проверяла его пульс, чтобы не упустить даже малейшего признака упадка сил.

Следующие дни прошли столь же спокойно, и она поняла, что именно таковы от природы и его характер, и отношение к миру. Из того, что он никогда не упоминал о том, в каком состоянии находился к моменту приезда Бетти, она заключила, что он увидел для себя какой-то выход, а по одному его случайному замечанию ей стало ясно, что он подумывает о том, чтобы опять вернуться к работе.

Они понемногу сближались. Она рассказывала ему о себе и о Говарде, об их планах на жизнь, и, кажется, ему это было интересно.

Затем она перестала ему рассказывать, потому что заметила, что от ее разговоров ему становилось одиноко. Они перестали говорить на серьезные темы. У них появились свои, только им понятные шутки, и ей было хорошо от того, что иногда в его темных глазах сверкали искорки смеха.

К концу недели он уже чувствовал себя настолько хорошо, что его стал тяготить постельный режим; они стали больше гулять, а один из дней даже провели в маленьком плавательном бассейне.

– Но посудите сами – если вы так быстро поправляетесь, я вам больше не нужна!

– Нет, вы мне нужны!

На следующий день Бетти, надев подошедшие ей по размеру чужие галифе, поехала с ним на конную прогулку к холму.

С некоторым удивлением она подумала, что перестала воспринимать его как пациента – роль лидера теперь играл именно он. В тот день вместо того, чтобы подставлять ей руку для прощупывания пульса, он сам расправлял упряжь на ее лошади, и с этой переменой у нее появилось чувство, что она ведет себя вероломно по отношению к Говарду – или, лучше сказать, это было ощущение, что она должна была бы чувствовать себя предательницей. Говард был молод, свеж и исполнен надежд, как и она; а этот человек был усталым, измотанным и повидал в жизни тысячу вещей, о которых она и понятия не имела. И все же факт оставался фактом – для нее он больше не был просто пациентом. Оказавшись в тот момент без своего белого халата, как рыцарь без доспехов, она задумалась – разве имеет она право даже думать о том, чтобы указывать ему, что ему делать?

– …в 1862, – говорил он, – дедушку ранили у Хановер-Кортхаус, и родным пришлось за ним ехать…

– Мы ведь, кажется, договаривались не говорить о войне?

– Но я сейчас рассказываю об этом холме! Итак, в полночь они отправились в путь, завязав лошадям копыта тряпками и получив приказ не произносить по дороге ни слова. Десятилетние дети всегда все понимают буквально. Когда плохо закрепленная подпруга на седле маминой лошади расстегнулась, мама съехала под лошадь вместе с седлом и десять минут так и провисела под лошадиным брюхом вверх ногами – боялась сказать хоть слово; к счастью, кто-то обернулся и заметил…

Бетти едва слушала, думая о том, что еще никогда не сидела на лошади, не считая одного раза на смирной фермерской лошадке в детстве, – и как же легко это оказалось, когда за дело взялся Бен Драгонет! По дороге домой она позволила себе сказать то, чего никогда не сказала бы, будь на ней сейчас ее белый халат.

– Какой вы хороший! – сказала она; у нее в ушах тут же зазвучал возмущенный голос Говарда, но она не стала его слушать. – Вы – лучший! Таких, как вы, я еще никогда не встречала!

Глядя прямо перед собой, он произнес:

– Это потому, что я в вас влюбился! – И дальше они поехали в молчании; затем он вновь нарушил тишину: – Простите меня за то, что я вам сейчас сказал! Я знаю, что вам и так тут со мной нелегко.

– Но я вовсе не обиделась, – уверенным тоном ответила она. – Вы сделали мне очень приятный комплимент!

– Это все бессонница, – продолжал он. – Из-за нее появляется привычка разговаривать вслух с самим собой, даже не замечая, есть ли кто-нибудь рядом…

«И что дальше? – подумала она. – Нет, это невозможно! Неужели я влюбилась в этого человека, в эту развалину? Разве я готова отказаться от всего, что у меня есть?»

И все же, глядя на него краешком глаза, ей пришлось напрячь все свои силы, чтобы устоять перед искушением немедленно оказаться к нему как можно ближе.

С запада шли грозовые тучи, и лошади перешли на рысь. Когда они выехали на прямую аллею к дому, вовсю моросил дождь и гремел гром.

Бетти заметила, что Бен Драгонет высоко поднял голову и стал куда-то всматриваться; затем пришпорил свою лошадь и выехал футов на двадцать вперед, остановился, развернулся, поскакал назад и подхватил ее лошадь за уздечку. За какие-то две минуты его лицо полностью изменилось – исчезли все признаки спокойствия последних пяти дней, снова показались морщинки.

– Послушайте! – Его голос звучал непривычно и испуганно. – Мне нужно будет кое с кем встретиться. Это очень важно! От этого может многое измениться; но вы должны оставаться здесь, что бы ни случилось!

Сразу две пары дрожащих рук на узде заставили лошадь Бетти гарцевать.

– Лучше вам идти одному, – сказала Бетти.

– Тогда спешьтесь, пожалуйста; позвольте, я сам отведу вашу лошадь домой. – Его глаза выражали настоящую мольбу. – Вы ведь меня не оставите?

С плохим предчувствием она покачала головой. Затем, под усилившимся дождем, перелезла с лошади на забор, а он поехал к дому, ведя за собой на уздечке ее лошадь. Через мгновение из-за кустарника перед крыльцом показалось две головы – мужская, это был Бен Драгонет, и женская; головы скрылись с крыльца за прямоугольником входной двери. Задумчиво она пошла к дому пешком и вошла во флигель через отдельную дверь.

IV

В ее комнате находилась девочка лет девяти. Девочка была хорошо одета; она просто ходила и осматривалась, маленькая девочка с печальными глазами и красивым смуглым румянцем.