Кажется, я уронил фонарь, но пальцы правой руки все еще сжимали нож. Инстинктивно – ибо действовать сознательно я больше не мог – я поднял его и принялся вслепую кромсать тварь, сжимавшую меня в смертоносном объятии. Вероятно, лезвие, пронзая извивающуюся плоть твари, наносило мне множество ран, но что значила боль от них в сравнении с этой пульсирующей мукой!

Наконец я увидел свет и черную ленту, что сползла с моих глаз по щеке, сочась моей собственной кровью. Даже сползая, она продолжала извиваться, и я ее отодрал, а затем отодрал кровавые лохмотья со лба и головы. После чего, пошатываясь, побрел к выходу; когда я рванулся вперед и выпал из пещеры, тусклый свет сменился танцующим и угасающим пламенем – пламенем, что исчезло, точно последняя звезда творения над зияющим движущимся хаосом и забвением, в которое я провалился…

Мне сказали, что обморок длился недолго. Я пришел в себя и увидел склонившиеся надо мной загадочные лица наших марсианских проводников. Голову пронизывала боль, а полузабытые ужасы терзали мой мозг, словно тени гарпий. Я перевернулся и поглядел на вход в пещеру, от которого марсиане меня оттащили. Вход в склепы располагался под углом террасы в виду нашего лагеря.

Чудовищным образом завороженный, я всмотрелся в черную дыру и различил мельтешение теней во мраке – мерзкие твари, словно черви, извивались во тьме, но не смели выйти наружу. Несомненно, они не выносили света, эти создания запредельной ночи, обреченные веками гнить взаперти.

И тогда меня объял невыразимый ужас, признак подступающего безумия. Наряду с крепнущим отвращением и сильным, до тошноты побуждением бежать от этой пещеры со всех ног, на меня накатило противоположное желание – проделать обратный путь вглубь катакомб, как до меня поступили остальные; спуститься туда, куда, кроме них, приговоренных и проклятых, еще никто не спускался; искать, повинуясь чудовищному принуждению, нижний мир, который человек вообразить не способен. То был черный свет, безмолвный вопль из пещер моего разума: вживленный в меня зов Твари, подобный всепроникающему колдовскому яду. Он манил меня войти в подземную дверь за стеной, которую воздвигли умирающие жители Йох-Вомбиса, чтобы навеки замуровать этих адских бессмертных пиявок, этих мрачных паразитов, что продлевают свои мерзкие жизни, питаясь мозгами мертвецов. Этот зов увлекал меня во тьму, где бродят зловонные, промышляющие некромантией Сущности, для которых эти дьявольские кровососущие пиявки лишь мелкие приспешники…

Только марсианские проводники удержали меня от возвращения в склепы. Я бился до последнего, я сражался с ними, когда они хватали меня своими губчатыми руками, но я был слишком измучен невероятными событиями прошедшего дня и не смог их побороть; и я снова потерял сознание, провалившись в бездонное ничто, из которого периодически пробуждался, сознавая, что меня несут через пустыню в направлении Игнарха.

Вот моя история. Я старался ничего не упустить и не утратить связность, а это непросто для безумца… успеть все рассказать до того, как меня снова охватит помешательство, а это случится совсем скоро, это уже началось… Итак, я поведал вам свою историю… а вы все записали, правда? И теперь мне пришла пора вернуться в Йох-Вомбис, через пустыню, вниз через катакомбы к просторным склепам под ними. Что-то в моем мозгу отдает приказы и управляет мною… говорю вам, мне пора…

Вечный мир

Кристофер Чандон подошел к окну лаборатории, чтобы бросить последний взгляд на пустынный горный пейзаж, который ему, вероятно, больше никогда не доведется увидеть. Не без сожалений смотрел он на изрезанное ущелье и прошитые серебряной нитью говорливого ручейка готические тени елей, но сожаления эти не могли поколебать его решимости. За ущельем виднелся закованный в гранит склон, а дальше – ближайшие два пика Сьерра-Невады, серо-голубые, припорошенные первым осенним снегом. Седловина лежала как раз прямо по курсу: предполагаемый маршрут Чандона через пространственно-временной континуум пройдет через нее.

Он повернулся к большому цилиндру, который стоял на возвышении в центре комнаты. В создание этого необыкновенного, походившего на водолазный колокол агрегата было вложено так много лет, столько экспериментов и кропотливого труда. Дно и нижняя часть были изготовлены из металла, а купол – из сверхпрочного стекла. Внутри под углом в сорок градусов висел гамак. Чандон намеревался улечься в него и надежно пристегнуться, обеспечив тем самым все возможные меры безопасности в полете, который будет происходить на неведомой ему скорости. Лежа в удобном гамаке, он сможет любоваться сквозь прозрачное стекло на те дива, что повстречаются в пути.

Прямо за цилиндром стоял серебристый диск десяти футов в диаметре, испещренный сотней крохотных отверстий. Позади него располагались многочисленные генераторы – они будут вырабатывать некую энергию, которую Чандон за неимением лучших идей окрестил отрицательной время-силой. Много труда он положил на то, чтобы отделить время-силу от позитивной энергии времени – гравитации четвертого измерения, которая порождает и контролирует цепочки событий. Отрицательная время-сила, тысячекратно увеличенная генераторами, должна переместить любой попавший под ее воздействие объект на неисчислимое расстояние в текущих пространстве и времени. С помощью такой штуки нельзя отправиться в прошлое или будущее, зато можно совершить мгновенный прыжок через временной поток, равномерно пронизывающий весь космос.

К несчастью, сконструировать мобильное средство передвижения, управляемое как ракета, на котором удалось бы вернуться потом назад, Чандону не удалось. Ему предстояло отважно ринуться прямо в неизвестность. Зато он встроил в цилиндр дыхательный аппарат, снабдил цилиндр электрическим освещением и обогревателем, да еще прихватил месячный запас еды и воды. Даже если его выкинет в открытый космос или в какой-нибудь мир, где человек выжить не в состоянии, он, по крайней мере, проживет достаточно долго и успеет осмотреться.

Вообще, Чандон надеялся, что цилиндр не зависнет в пустоте: согласно его теории, космические тела являлись ядрами притяжения для временно́й гравитации. Тогда выходило, что, если ослабить движущую силу, цилиндр непременно притянется к одному из таких тел.

Предстоящее путешествие сулило бесчисленное множество непредсказуемых опасностей, но Чандон предпочитал подвергнуться им, нежели проживать обычную земную жизнь со всей ее монотонной неизбежностью. Его всегда тяготили любые ограничения, и он страстно мечтал вырваться на неизведанные просторы. Если уж горизонт – то только такой, за который еще не ступала нога человека.

Когда Чандон отвернулся от горного пейзажа, сердце его сжалось от несказанного восторга. Путешественник забрался в цилиндр и пристегнулся. Аппарат был настроен таким образом, чтобы автоматически запустить генераторы в заданное время.

Пристегнутый кожаными ремнями за талию, лодыжки и плечи Чандон лежал в гамаке и ждал – до запуска оставалось