минутных влияний и потребностей. Конечно, этичный обмен уже предполагает бесконечное планирование, но помня что реальность пока плохо сочетается с этикой, я допускаю, что горизонт планирования все же будет зависеть, например, от возраста человека. Молодежь нетерпелива, а зрелые загружены семьей. Но чем мудрее, тем дальше видно. Человек на пороге смерти думает только о вечном и способен оценить то, чем в другое время ему было недосуг заниматься. Такое "публичное наследование" – это практическое благо, которое дает возможность практического решения проблемы обьективности, пока она не стала менее трудной. До тех пор, пока люди и общество не научатся обьективно оценивать пользу любой деятельности и результата, публичное наследование компенсирует эту необьективность, позволяя хотя бы частично обеспечить непрагматичные общественные блага. Обьективность оценки получателя средств, его труда и продукта гарантирует, что он так же и даже больше заслуживает их, как и тот, кто удовлетворяет насущные потребности. Наконец те, кто приносит пользу, которую невозможно измерить быстро или в пределах любого разумного инвестиционного цикла, смогут быть оценены. Мы получаем механизм, гарантирующий оценку любых гуманитарных, моральных и других экономически "бесполезных" проектов, который сейчас финансируются государством через коррупционные схемы – гранты, лоббирование, связи, престиж и т.п.

Но как это будет работать? Не значит ли это, что деньги будут получать те, кто их не заслужил? Ведь только рынок способен оценить полезность продукта, труда и человека? Нет, потому что это – тоже рынок. Просто человек, давая деньги перед смертью на конкретные полезные дела, как бы покупает их от имени всего общества. Но разве с моральной точки зрения такая раздача средств не вредна? Не разрушает этику публичной сферы? Конечно, покупка эта своеобразна – обмен получается неэквивалентный, покупатель не получит практическую выгоду от покупки. Но, с другой стороны, эквивалентный, если считать полученное благо. Но что получает человек? Он получает обещания общей пользы. А обещания – это те же деньги! Как символично – личные обещания обмениваются на общественные! Принимая завещанное, продавец связывает себя долгом, от которого ему, как этичному человеку невозможно отказаться. Он обязан выполнить его – и значит принести обществу обещанную умершему пользу.

– Несвященная собственность

Как может быть практически организован рынок будущего мне гадать не с руки в силу слабости воображения. Подозреваю только, что он будет таким же свободным, как и само общество – выбор, куда и сколько дать, всегда останется за дающими. Бессмысленны и другие гадания о будущих деталях публичной сферы, но, признаюсь, очень уж соблазнительно помечтать. Тем паче, что жить в ту пору прекрасную мне точно не доведется.

Например, если каким-то образом собственность оказалась брошенной и бесхозной, ее вполне можно продать и выручку приложить всем поровну на счет. Или вообще изьять из обращения. Еще одним вариантом может стать "общественное наследство" – безвозмездный кредит каждому вступающему в жизнь. А как быть с недвижимостью и земельными угодьями? Наследники там выросли, хранят нежные воспоминания… как-то жестоко лишать людей детства. Я думаю, семейное гнездо вполне приемлемо оставить потомкам, если оно не слишком большое. В конце концов отчий дом иногда нужен всем, в трудные или радостные минуты. Отсюда кстати следует, что чрезмерную недвижимость не будет никакого смысла приобретать – скромность таким образом станет общей добродетелью.

Теперь о нерыночной, трастовой и иной тайной собственности, нарушающей работу рынка и всей публичной сферы. Это очаги субьективизма, рассадники клановости и бюрократии. Доступ к собственности в такой структуре не следует путать с карьерой в нормальной, рыночной компании, где честолюбец получает зарплату, но не становится собственником. В нерыночных структурах – церкви, благотворительных, государственных и другие организациях без хозяев – карьера дает доступ к материальным благам, не связанным с зарплатой. Поскольку на них не давит рынок, ничто, кроме совести, не мешает бюрократам пользоваться общей собственностью конторы, как своей личной.

Как бороться? Да просто! На этичном рынке любая структура должна иметь хозяев и их смена должна производиться рыночными методами, т.е. нормальным выкупом долей и прав. В прозрачной экономике с этим нет проблем – все права хорошо определены и разделены. Сама собственность может принадлежать конторе вечно, важно лишь, чтобы сама контора кому-то принадлежала. Поэтому всякие ничейные корпорации приватизируются и никакой "общей", "коллективной" и иной размытой собственности просто не будет. И тогда, кстати, возможно хозяевами церкви станут те, кто в это верит – прихожане, а служащие займутся их обслуживанием, а не чтением моралей об умеренности в выгоде и неумеренности в любви. Хотя, откуда в этичном обществе церковь? Возможно когда настанет пора вывернуть карманы, церковь покажет свое истинное лицо – и помрет заслуженной смертью. А впрочем… что это я размечтался?

***

Ну вот вроде все и сказал – даже пойдет в качестве завещания. Этакий наказ грядущим поколениям. Не подведите, потомки! Наказал, и легче стало – жил не зря, пусть наследство не оставил, зато уму разуму поучил. Да и от мыслей избавился, они ведь у меня вроде капиталов, только наоборот – не помогают, а мешают. Больше не надо думать о том, как их изложить, куда пристроить изложенное, куда выбросить непристроенное. Именно в такой момент становится видна бессмысленность всякого накопительства: нет наследства – нет проблем.

Культ свободы

Друзья!

Был в моей жизни период о котором неприятно вспоминать. Лишили меня недруги самого святого, что есть у человека – свободы. Был я чист перед совестью, только глуп как пенек и наивен как мотылек. За что и поплатился. Но пуще всего мне, лишенному, не хватало вас. Принялся я тогда писать вам письма, как натуральный псих. Да и то сказать – долго ли свихнуться от одиночества? Написал аж на целую монографию, с картинами и графиками. Запечатывал их и посылал – туда, в большой мир. И так мне становилось легко, словно не в неволе я вовсе сидел, а наоборот, это за стенами неволя, а внутри – свобода.

Но все в этом мире, большой он или малый, подходит к концу. А значит пора и нам расстаться. Кончается мое заточение, иссякают чернила. Все что мучило меня неясностью – прояснилось, невысказанностью – высказалось, больше мне добавить нечего. Давайте на прощание, если вы не против, окинем взором тот путь, что проделала наша мысль – из темницы невежества к свету знаний. Спросим себя, туда ли мы попали?

1 Теория

• 

Начнем с главного. Что такое свобода?

О свободе можно