качестве уже не интересная в своём настоящем, хотела перетянуть всё внимание на себя, а Нэю выставить ущербной, пусть и в прошлом. К нешуточной зависти примешалась и наработанная привычка к соперничеству, и разновидность игры, и Нэя, поняв это, элегантно ушла в сторону от навязываемой роли со стороны пьяного распущенного режиссёра.

Она сняла диадему, убрала её в сумочку и встряхнула пышными освобождёнными волосами, расправила точёные плечи, впитывая окружающее любование собою на глазах у Ифисы, провалившей свой спектакль. Рядом с Нэей Ифисе — увядающей неудачнице делать было просто нечего.

Странная подружка Ифисы

Нэе удалось, наконец, рассмотреть пришедшую вместе с Ифисой неизвестную никому молодую особу. Её ярко накрашенное и застывшее, как маска, лицо было очень оригинальным, а для тонкого наблюдателя некая тень затаённой скорби была ещё одним подспудным слоем этого странного лица. Она явно принадлежала к миру лицедеев, но видимо, из тех, кого затирают и всегда отталкивают. Заметив, что Нэя изучает её, она ответила пристальным взглядом. Нэя деликатно перестала её замечать. В облике этой девушки сквозило нечто, что говорило, если и не о душевном разладе, то о затяжном невезении, так что в этом смысле у неё с Ифисой был тандем. Две чокнутые неудачницы. Худющая особа сверкала на всех глазами, как будто у кого-то могло быть намерение оторвать от неё старшую подругу. Ифиса любила покровительствовать, как она говорила, талантам, если их отпихивали в сторону бездари. Незнакомка не казалась доброй, потому и не могла быть талантливой, заключила задетая Нэя. Волосы девица тщательно упрятала в тюрбан как делают простые работницы, ростом маленькая, но грудастая, с узкой талией. Она пребывала в заметном напряжении, озирая всех присутствующих, будто готовилась грудью встать на защиту Ифисы. Нэя без труда узнала висящее на ней, как на палке, старое и плохо перешитое платье Ифисы. Все наряды Ифисы выделялись неповторимостью и шились на заказ в недешёвых салонах. А это платье запомнилось, — ещё два года назад Ифиса разгуливала в нём по домам яств. Нэю так и подмывало сказать ей: «Да успокойся ты! Никто и не собирается устраивать тут драку с твоей дорогой покровительницей».

Словно бы прочитав её мысли, девушка опять вцепилась глазами в Нэю и уже не отпускала своим колючим взглядом. Поражённая и сбитая с толка вначале Ифисой, а потом и этой раскрашенной, а всё равно бледной поганкой, Нэя встала из-за стола и села рядом с Реги-Моном на деревянную скамью. Скамью притащили, зная, что у хозяина практически нет мебели. — Кто это с Ифисой? — шёпотом спросила она, а вышло так, будто она его целует в ухо, — Странная какая-то девушка. Сердитая.

— Анит. Хорошая девчонка. Бывшая танцовщица. Ифиса буквально спасла её от голода. Хочет помочь ей устроиться в одну приличную провинциальную труппу. Анит не может оставаться в столице. К тому же она утратила своего ребёнка.

— Реги-Мон, почему ты не сел за стол? Хотел мне показать, что брезгуешь моим угощением? А теперь ты сидишь за пределами стола, как побирушка, и подъедаешь за всеми… — она вздохнула, не вкладывая в своё замечание унизительного смысла, а только сожалея о его странном поведении.

— Я ещё встречу эту мразь, который и стал причиной несчастий Анит. Я ещё с ним разберусь по-свойски.

— Ты знаешь, кто он был?

— Знаю, знаю. Он меня боится, поскольку тоже знает, что бывших военных не бывает. А у меня к тому же и оружие имеется, пусть и спрятанное.

— Так ты эту девушку знаешь? И давно?

— Слишком недавно, к сожалению, и узнал о ней. Она надеется найти ребёнка. Да кто ей его отдаст? А ту мразь точно убью, если столкнёмся на тёмной и безлюдной тропе… Тут не в одной лишь Анит дело. Там такая колея, полная грязи, за ним тащится… что ни шаг его, то выбоина вместо следа… не стоило бы и жить такому на свете…

— Ты и сам не всегда был безупречным по отношению к своим девушкам. И ты, и Нэиль тоже… — сказано было с умыслом осадить его порыв к некой справедливости высокой пробы. Ей хотелось уйти от тягостных подробностей чужой жизни. Он неожиданно обнял её. И он имел на это право, зная её с детства и будучи неразлучным с Нэилем в их общей и прекрасной, как ему мнилось в данный момент, юности. — Когда увидел тебя, не до еды мне стало…

— Ну, ешь, ешь, не расплёскивайся ты своими эмоциями! Ифиса зря и отказывает тебе в таланте. Ты и актёр великолепный, и художник, как я посмотрю, не как все. Мира мне говорила, на твоё творчество есть спрос, но очень уж ты нестандартный. У тебя есть средства-то для жизни? Или?

— Да хватает, чтобы и самому такие вот пиршества устраивать. Только зря ты и тратишься. Здесь нет ни моих, ни твоих друзей. А вот мы с тобою, действительно, не чужие друг другу.

Их милования не остались не замеченными, все опять примолкли, жалея его за безнадежную любовь к богатой красавице. Нэя убедилась, что никому нет ни малейшего дела до её прошлого, никто из присутствующих не знал ни Гелию лично, ни Рудольфа, ни саму Нэю толком, исключая Ифису и Реги-Мона. Анит уже утратила интерес к Нэе, уплетая всё, до чего дотягивалась. И все прочие, если что и испытывали сейчас, то только возбуждение по поводу неожиданной пирушки, полностью поглощённые собой и своими делами — интересами. Нэя — даритель гастрономического торжества была для них, увы, вне этих интересов и их внимания тоже. Ну, посмотрели, полюбовались, поахали, расплатились, короче, за пиршество своим восторгом её персоной и забудут о ней, едва отсюда уйдут. А о россказнях стареющей и вечно блуждающей Ифисы уже забыли. О чём они и были? О том, что проросло корнями древа бытия — отлетевшие дни — листья прошлых лет стали почвой — прахом. Нэе стало легко, просто. Она опять засмеялась и прижалась невольно к Реги-Мону, благодарная ему за то, что он оказался на месте и не сбежал, как делал прежде.

— Хорошо живёшь? — спросил он, с родной лаской заглядывая ей в глаза, — не тоскуешь о старых друзьях?

— О друзьях тоскую. А так у меня есть всё. И даже собственный Дом творчества «Мечта». Я творю там, что душе моей угодно. Работаю, ну и живу, конечно.

— Счастлива?

— Да, — призналась Нэя, — а по мне не видно?

— Ты бы лучше Анит угостил из своей миски, коли сам наелся, — громко вмешалась в их тихое общение Ифиса. Как ни была она чутка на