За двадцать лет жизни в пойме не могу припомнить такого случая, чтобы наш человек заболел в расцвете своих физических сил, провалялся в постели и, не выздоровев, помер. Не бывало такого. Жители поймы умирали своей естественной смертью — по старости, не обременяя надолго своей хворью родных и близких. У нас обычно бывало так: прожил свой век, лёг на постель да и умер без мучений и без хлопот. Правда, среди детей заболеваемость была немалая, была и смертность. Особенно среди малолетних это было не редкостью. Но если кто, появившись на свет, от поры своего рождения до поры становления возрастной зрелости переносил все детские болезни, тот на всю оставшуюся жизнь обретал крепость в здоровье и физическую силу.

Известно, что в былые времена в семьях бывало по многу детей. Супружеские пары производили ребят на свет, как того требовала природа, и насильственно от них не избавлялись. Так велось и в Молого-Шекснинской пойме. Семьи были большими — по шесть, восемь, а нередко и более детей в каждой. Прокормить столько ртов, всех детей поставить на крепкие ноги было делом непростым. Это в любое время нелегко. Вообще к детям относились философски: мол, на всё воля Божья. Нередко, если в многодетной семье заболевал ребёнок, к его выздоровлению никто никаких особых мер не предпринимал. Так уж велось, что детский организм сам боролся за выживание. Коли выкарабкался ребёнок из болезненных пут, то становился потом по-настоящему сильным, крепким и безболезненным.

В прежние времена многие крестьяне в пойме считали самым главным эликсиром здоровья материнское молоко. Вдосталь его младенцу, долго он сосёт материнскую грудь — быть ему здоровым. Дитёнка никогда насильно от груди не отучали. Он сосал материнское молоко столько времени, сколько хотел, до тех пор, пока сам не отставал от мамкиной сиськи. Часто следом за одним младенцем женщина рожала другого. Ещё первый материнским молоком лакомится, а уж второму подавай. И годовалый, и двухгодовалый — посасывали дружненько вкусное, целебное молочко. Сплошь и рядом они сосали материнское молоко до трёх лет. Женщины кормили своих чад с удовольствием. Долгое вскармливание их не портило, здоровья не убавляло. Наоборот, были наши поймянки ядрёные, красивые, ловкие, подвижные и выносливые. Жили женщины подолгу и не болели.

Иногда, правда, очень редко, случалось, что у иной матери было мало молока в грудях или оно вовсе пропадало. Тогда её младенцев выкармливали другие женщины, у которых на эту пору были малые дети, сосавшие грудь. А такие во все поры у нас всегда были. Женщина-безмолочница приносила своего младенца к кормилице сама, где та и потчевала гостя своим молоком; или кормилица приходила в дом к своему питомцу. Никто тогда не задумывался над тем, какова эта материнская «кооперация» с молоком с точки зрения медицины. Просто это был долг любой женщины. Это считалось благородным поступком — выкормить чужое дитя, коли у матери такая беда с молоком случилась.

Моя мать рассказывала мне, что и сам я кормился у чужой женщины, потому что вдруг мать потеряла своё молоко. Мне было тогда чуть побольше года от роду. У мамы стало очень мало молока. Тогда на выручку пришла соседка по деревне Палаша. Меня кормили грудным молоком почти до трёх годов. Не знаю, в чем причина, но вот прожил я уж до семидесяти годов с лишком, а пока что на своё здоровье не жалуюсь. Прошёл по фронтам Великой Отечественной войны, хватил окопных страстей на той войне, а после неё и лишений, и голоду; всякое в жизни бывало — всю жизнь живу не ахти свет как, в простонародных трудностях. А жизнью доволен. Потому что главное в ней имею — здоровье: я еще и сегодня готов финишировать в стометровке с молодым парнем.

Никогда мне не довелось побывать на курортах да в санаториях. И в домах отдыха не отдыхал. Тридцать лет проработал на одном предприятии и за все годы дважды только брал больничный лист. Да и то по собственной неосторожности попадался. Первый раз обрезал палец ножом и сделался нетрудоспособным, а вторично, вылезая вблизи просёлочной дороги из автомобиля, неудачно вступил на рыхлую кочку и вывихнул ногу. Тридцать семь лет я умеренно курю и выпиваю. До сих пор не чураюсь никакой физической работы. Видимо, условия моей первоначальной жизни в Молого-Шекснинской пойме закалили моё здоровье, дали мне заряд на долгую жизнь.

Ещё у нас в пойме считалось, что на формирование крепкого здоровья положительно влияет сон. Особенно — в детские годы. Все пойменские дети спали кто сколько хотел и где хотел. В многодетных семьях для детей устраивались специальные широкие настилы почти под самым потолком — полати. На полатях спали дети постарше. Очень они любили глазеть сверху на то, что делается внизу. Малышня вповалку могла и на полу разместиться. Никто не будил ребят по утрам. Не было этого заведено. Придёт черед — сами до зари научатся подниматься и работать наравне со взрослыми, а пока… Высыпались вдоволь, как у нас говаривали: «До той поры, пока солнце в задницы не упрётся».

Гибель

Огромное водохранилище у города Рыбинска, именуемое «морем», по своему возрасту ещё совсем младенец. Ан сколько уже новых поколений на свет народилось! И мало кто из пришедших и уже выросших в этом мире знает, как это «море» появилось у Рыбинска. Разве что такие вот старики, как я, жившие на плодородных волшебных землях, захороненных под водой, могут ещё рассказать о том жутком, трагическом для жителей поймы времени, когда было принято решение о затоплении их малой родины.

В 1935 году Совнарком СССР, одержимый индустриальным зудом, принял решение о строительстве гидроузла на Верхней Волге. Вначале плотину и электростанции планировалось построить под Ярославлем, у села Норское. Но изыскательские работы показали, что грунт на берегах Волги у Норского оказался неподходящим для строительства. Более того, в случае строительства сооружений у Норского возникла бы необходимость затопления Рыбинска. А ведь это был уже тогда большой промышленный город. Две эти причины заставили гидростроителей пересмотреть свои планы, найти более