Черчилль оказался в Хендоне в 11 утра. Там он узнал, что прогноз предвещает резкое ухудшение погоды в течение дня. В связи с этим авиационное командование предложило отложить полет. «Черта с два, – сказал Черчилль Холлису. – Я лечу – будь что будет. Ситуация слишком серьезная, чтобы обращать внимание на погоду!» В Хендоне Черчилля дожидались Бивербрук, Исмей, Галифакс, старший советник Галифакса Александр Кадоган и главный переводчик Военного совета капитан Беркли. Британская миссия разместилась в двух самолетах. Они пересекли Ла-Манш от Веймута до Нормандских островов, откуда взяли курс на Тур. «Мы приземлились на изрытом выбоинами аэродроме в сильную грозу», – записал позже в дневнике Кадоган. Исмей позже воспоминал, что предыдущей ночью аэродром в Туре «подвергся сильной бомбардировке. Но мы сели благополучно и покатили мимо воронок в поисках кого-нибудь, кто мог помочь нам. Не было никаких признаков жизни. Только несколько французских летчиков слонялись возле ангаров. Они не знали, кто мы, и их это не интересовало. Премьер-министр вышел и представился. Он произнес на своем лучшем французском, что его имя Черчилль, что он премьер-министр Великобритании и что он будет благодарен за voiture[42]».

Машину нашли, и Черчилль уехал в Тур, в префектуру. Рейно еще не прибыл, и группа британцев решила пообедать в Гранд-отеле. В это время приехал секретарь французского Военного кабинета Поль Бодуэн и тут же, как записал потом Черчилль, «заговорил в своей мягкой обволакивающей манере о безнадежности французского сопротивления». Пессимизм Бодуэна был дурным предзнаменованием, но тем не менее, воспоминал Холлис, «Черчилль не обратил внимания на этот поток обреченности. Он словно слушал актера из какой-то трагедии, заявляющего о крушении надежд. Для себя он уже все решил; пораженческие настроения других не могли изменить его планов».

Обед закончился, и англичане вернулись в префектуру. Рейно еще не появился, и никто не знал, где он. Время пребывания Черчилля в Туре было ограниченно. Поскольку аэродром не имел освещения, изрытая воронками взлетная полоса делала невозможным вылет в темноте. Наконец прибыл Рейно, а также двое англичан – посол сэр Рональд Кэмпбелл и генерал Спирс. Группа поднималась по лестнице, Черчилль поотстал, чтобы расспросить Спирса о Бодуэне. «Я сказал, – позже вспоминал Спирс, – что он делает все возможное, чтобы уговорить Рейно выбросить белый флаг». Он действует «в интересах Вейгана и Петена». Черчилль зло проворчал, что ему это вполне удается.

Британских и французских представителей провели в комнату на первом этаже. Там был только письменный стол, за которым сидел министр внутренних дел Жорж Мандель. Генерал Исмей позже описал Черчиллю эту встречу с Манделем: «Мы встретились с ним в его кабинете в префектуре после обеда в отеле. Он был воплощением энергии и непримиримости. Перед ним на подносе стоял нетронутый обед, в каждой руке у него было по телефонной трубке, в которые он выбрасывал решительные распоряжения. Он был единственным лучом света, – за исключением вас, убеждавшего Рейно сохранять мужество, – который мы видели на французской стороне».

Черчилль был рад повидаться и поговорить с Манделем, своим другом межвоенного периода. Но Мандель, который позже погиб от рук француза-нациста, не был членом Высшего военного совета, и должен был почти сразу же удалиться. После этого место Манделя за столом занял Рейно, который мрачно объявил Черчиллю, что французское правительство в ближайшее время будет вынуждено просить перемирия. Британию попросят освободить Францию от данного ранее обещания не заключать сепаратного мира с Германией. Бывший премьер-министр Франции Эдуар Эррио, который в этот день присутствовал в префектуре, позже узнал, что после этих слов Рейно «по лицу мистера Черчилля потекли слезы».

Черчилль призывал Рейно отложить решение просить перемирия. «Возможно ли еще на неделю или меньше?» – спросил он. Рейно не ответил. Впрочем, он согласился на то, что не будет заключать сепаратный мир по крайней мере до тех пор, пока Рузвельта не попросят сделать «еще один шаг вперед». Черчилль пообещал немедленно телеграфировать Рузвельту. С учетом «немедленной помощи» от Америки, «возможно, даже объявления войны», сказал он Рейно, победа «будет не за горами». Его воинственные слова произвели должный эффект. «По окончании встречи Рейно пришел в более уверенное расположение духа, чем можно было ожидать сначала, – записал в дневнике капитан Беркли. – Он явно вел отчаянную борьбу против большинства своего кабинета, Вейгана и бессчетного количества других тайных сил, и смелая уверенность Черчилля приободрила его».

По дороге к аэродрому Черчилль упрашивал Рейно: «Не сдавайтесь, не переходите на сторону врага. Боритесь!» В этот день немцы вошли в Париж – шестую европейскую столицу, которая пала под их натиском за девять месяцев. Варшава, Копенгаген, Осло, Гаага и Брюссель уже были под нацистским господством.

В тот момент на территории Западной Франции находилось более 150 000 британских и канадских солдат. Новые части высаживались в Шербуре. Они могли помочь французам отстоять Бретань или даже двинуться вперед, угрожая флангу немецких войск западнее Парижа. Но днем 14 июня в Лондоне стало известно, что Вейган отказался от продолжения сопротивления в Бретани. Черчилль немедленно распорядился остановить дальнейшую высадку британских войск, однако надеялся, что те, кто уже находятся в Западной Франции, смогут организовать наступление. Вечером он разговаривал по телефону с их командующим, генералом Аланом Бруком, которому высказал свои мысли о наступлении. Но через полчаса самой настойчивой аргументации за активные действия Черчилль принял точку зрения Брука, что британские войска следует возвращать в Британию.

Рано утром 15 июня Черчилль узнал, что Соединенные Штаты не придут на помощь Франции. Позже, при полной поддержке Чемберлена, он направил телеграмму Рузвельту, призывая того подумать еще раз. Декларация Соединенных Штатов о том, что «в случае необходимости они вступят в войну», может, как сказал Черчилль, спасти Францию. При отсутствии подобного заявления «в ближайшие несколько дней французское сопротивление будет подавлено и нам придется остаться одним». Черчилль добавил: «Если мы проиграем, вы можете получить Соединенные Штаты Европы под нацистским господством, гораздо более многочисленные, более сильные, гораздо лучше вооруженные, чем Новый Свет».

Несмотря на вторую убедительную телеграмму, направленную Рузвельту в тот день, Черчилль не смог добиться от США заявления о вступлении в войну. 15 июня он еще подумывал о новом полете во Францию, в Бордо, куда уже успело перебраться французское правительство, чтобы договориться о переводе французского флота в Британию в случае поражения Франции. Но он этого не сделал, опасаясь, что его призывы к французам продолжать сопротивление на данной стадии будут отвергнуты. Через семь месяцев он говорил эмиссару Рузвельта Гарри Гопкинсу, что, если бы он все-таки полетел в Бордо «в эти последние судьбоносные дни», ему, возможно, удалось бы «качнуть баланс в сторону дальнейшего сопротивления за границей».

Утром 16 июня Черчилль узнал, что Франция готова запросить перемирия. Этим же утром на заседании Военного кабинета было решено освободить Францию от данного ранее обязательства не вступать в сепаратные переговоры с Гитлером, «при условии, но только при условии, что французский флот незамедлительно направится в британские порты». Черчилль и его советники опасались, что Германия использует множество современных боевых кораблей французского флота для вторжения в Британию, но у них не было никаких способов обеспечить выполнение этого условия, и французский флот остался на своих базах.