В течение нескольких дней «Оран» стал символом британской безжалостности и решимости. Спустя полгода Черчилль скажет эмиссару Рузвельта Гарри Гопкинсу, что Оран стал «поворотным пунктом в нашей судьбе, он заставил мир осознать, что мы совершенно искренни в нашей решимости идти до конца». 4 июля он сказал в палате, что «уже нет времени для сомнений или слабости; настал решающий час, к которому мы все призваны». Он предупредил, что вторжение, судя по всему, неминуемо, и правительство делает все возможные приготовления. «Чувствую, мы имеем право рассчитывать на уверенность парламента и не имеем права оступиться в исполнении своего долга, как бы мучительно это ни было». Несмотря на утверждения немецкой пропаганды о том, что Британия готова вступить в переговоры о компромиссном мире, война будет вестись «с предельной решимостью и всеми доступными нам средствами до тех пор, пока не будут достигнуты справедливые цели, ради которых мы в это ввязались».

Черчилль говорил почти полчаса. Когда он сел, вся палата встала, аплодируя. В это время его глаза увлажнились. «До этого момента, – позже вспоминал он, – Консервативная партия относилась ко мне с определенной сдержанностью, и именно со скамей лейбористов я получал самую теплую поддержку, когда приходил в палату или выступал по серьезным случаям. Но теперь все слились в торжественном громогласном аккорде».

Подготовка к отражению вражеского наступления теперь занимала все часы бодрствования Черчилля. В отличие от Парижа, заверял он Джосайю Веджвуда, Лондон будет защищать каждую улицу, каждый квартал. Оборона «поглотит вторгнувшуюся армию, если она еще сумеет сюда добраться. Мы надеемся большую ее часть утопить в соленом море». Черчилль отдал распоряжение уничтожить нефтехранилища на восточном побережье, если враг сумеет приблизиться к ним. В основном это были те же нефтехранилища, за оборону которых он отвечал в 1914 г. Через месяц, подготавливая инструкцию для полисменов, солдат и участников народного ополчения, которые могут оказаться в городах, захваченных немцами, он написал: «Они могут сдаваться в плен и подчиняться наряду с остальными жителями, но в данных обстоятельствах не должны оказывать никакой помощи врагу в исполнении приказов или каким-то иным образом. Кроме того, они должны оказывать всю возможную помощь гражданскому населению».

В поисках способов ведения активных военных действий против Германии Черчилль 8 июля сказал Бивербруку, что «одним из верных путей» к победе Британии должны стать авиационные бомбардировки вражеской территории. Если Гитлера не допустят на побережье Британии или он вообще не станет планировать вторжение, он «развернется на восток». Хотя Британия никак не может воспрепятствовать ему в этом, «есть одно, что заставит его вернуться и сломает его, и это – абсолютно разрушительные удары самых тяжелых наших бомбардировщиков по родине нацизма». На той же неделе Черчилль сказал Колвиллу: «Даже если Этот Человек доберется до Каспия, он вернется, чтобы обнаружить пожар в собственном доме. Ему ничто не поможет, даже если он дойдет до Великой Китайской стены».

В июле инициатива авианалетов оставалась за Германией. 9 июля подверглись бомбардировке девять судоверфей в Южном Уэльсе. За неделю погибли 88 гражданских лиц, но по решению Военного кабинета цифры потерь держались в тайне. «В прошлой войне у меня не было ненависти к гуннам, – сказал Черчилль одному генералу на восточном побережье 11 июля, – но теперь они отвратительны мне не меньше чем уховертки». Если немцы решатся на наступление, сказал он на следующий день, народному ополчению следует раздать оружие и позволить сражаться даже женщинам.

Немецкие бомбардировщики активизировали налеты на Британию. Но летчики королевских военно-воздушных сил мужественно и умело давали им отпор. Выступая по радио 14 июля, Черчилль сказал нации: «Мы без дрожи ждем предстоящего наступления. Возможно, оно начнется сегодня ночью. Возможно, на следующей неделе. Возможно, не начнется никогда. Мы должны показать себя в равной степени способными встретить внезапный жестокий удар или – что, возможно, более суровое испытание – находиться в состоянии постоянной боевой готовности. Но каким бы ни оказалось испытание – резким или продолжительным, – мы не будем искать никаких условий, мы не допустим переговоров; мы способны проявить милосердие, но не будем просить его для себя. Не только в Британии, но и в каждой стране есть множество людей, которые готовы честно исполнить свой воинский долг, но чьи имена нигде не будут записаны. Это война Неизвестного Воина; мы все будем бороться, исполняя свой долг, не теряя веры и присутствия духа, и мы избавим наш век от мрачного проклятия Гитлера».

Вечером Черчилль предупредил Исмея, что «отныне каждый должен следить за своим противогазом». Многие противогазы требовали ремонта, а боевые действия могли начаться внезапно. На следующий день, полный решимости не оставлять в покое оккупационные войска Гитлера, он предложил Хью Далтону создать «новый инструмент войны» – управление специальных операций, вскоре ставшее известным под аббревиатурой СОЭ[45], для координации диверсионных операций и саботажа в оккупированных немцами странах. «Отныне, – сказал Черчилль Далтону, – Европа должна заполыхать». Это оказалось трудной, опасной и часто неблагодарной работой. Немцам нередко удавалось успешно противодействовать ей, но тем не менее за три года огромная сеть агентов охватила почти все регионы оккупированной Европы. Они создавали маршруты спасения для экипажей сбитых самолетов и солдат, выполняли спасательные и разведывательные операции в сотрудничестве с местными патриотами, организовывали и вооружали местные саботажные группы. Они готовили местные силы Сопротивления к моменту, когда союзнические войска высадятся на материке – в Италии, или Северной Европе, или в Бирме, Малайе и в Нидерландской Вест-Индии – и потребуется активное участие местных жителей в борьбе за линией фронта.

24 июля в Вашингтоне было подписано соглашение, по которому Соединенные Штаты обязывались произвести для Британии 14 375 самолетов в течение двадцати одного месяца. Переговоры по аналогичным соглашениям шли в области производства винтовок, полевых орудий, противотанковой артиллерии и снарядов к ним. Эти соглашения, державшиеся в строжайшей тайне, дали Черчиллю дополнительную уверенность в долгосрочной перспективе ведения наступательной войны. В этом же месяце в Британию поступили первые 26 из 238 самолетов-разведчиков, построенных в Соединенных Штатах. Но американцы по-прежнему не хотели отправлять эсминцы. Чтобы подтолкнуть их, Черчилль с неохотой согласился на полный обмен техническими секретами, предоставив американцам информацию о радаре и новейших разработках в системах связи «воздух – воздух» и «земля – воздух».

31 июля Черчилль направил Рузвельту персональную просьбу о «пятидесяти или шестидесяти ваших самых старых эсминцах», закончив телеграмму такими словами: «Господин президент, со всем уважением к вам, должен сказать, что в долгой истории человечества настал момент, когда нужно действовать. Нам предстоит расширенное производство в 1941 г., но кризис может наступить задолго до 1941 г. Уверен, вы сделаете все, что в ваших силах, но я чувствую право и обязанность донести до вас всю тяжесть и безотлагательность положения. Уверен, что вы, с вашим глубоким пониманием ситуации на море, не допустите нежелательного исхода сражения из-за недостатка этих эсминцев».