Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Мой друг Джеймс Блиш умер в 1975 году.
Вот выдержка из письма, которое я написал М. Джону Харрисону – Майку Харрисону, блестящему английскому писателю, автору цикла романов о Виркониуме, 31 июля того года:
– Дорогой Майк!
Сейчас ты уже, несомненно, знаешь, что Джим скончался. У меня была мысль слетать в Англию, чтобы с ним повидаться, и почти целый год я все собирался это сделать, но рутина, поджимающие сроки и всякие мелкие дела меня не отпускали. Я наметил поездку на начало августа, но когда написал Джиму и Джуди, а потом позвонил им в начале этого месяца, Джуди сказала мне, что в августе уже может быть поздно.
Я посвятил ему новую книгу и послал копию страницы с посвящением. Он мне ответил недели две назад… может, это вообще было последнее, что он написал – не знаю, – он был настолько невероятно силен, этот чертов Джим, как всегда, – он написал, что ему лучше и что он рад, что я наконец-то приеду, что приезжать надо надолго – наверстать несколько упущенных лет, в течение которых мы не слишком часто виделись или общались. Ему страшно понравилось это посвящение к «Судному дню», и он не только подписал мой экземпляр «Других опасных видений», который я ему послал, но и был настолько любезен, что избавил меня от тягот еще одной трансатлантической пересылки и дал его подписать Джозефин Сэкстон, когда она его навестила. В свои последние дни, когда ему было трудно писать из-за сильных болей, он был по-прежнему способен на подобный дружеский жест. Это так похоже на Джима!
Но его больше нет. И я не успел на нашу последнюю встречу. Долгий и бесконечно увлекательный разговор, который вел с миром Джим Блиш, закончен. И мне ужасно не хватает этого человека.
–
Майк ответил, и, как и многие другие в ту мрачную осень, хотел поделиться своими переживаниями по поводу кончины Джима. 12 августа я написал ему в ответ:
–
Спасибо за письмо, очень ценю твои слова. (Как странно: Джуди Блиш действительно держится после такой потери, а мы тут просто раздавлены уходом Джима. До чего же мы несчастные твари: нам надо вываляться в чужой скорби, чтобы суметь вытерпеть свою.)
Я думал, что мне удается сдерживаться, а вот сегодня пришло письмо от Джуди, она пишет: «Джим тебя любил и всегда это повторял», – и я снова расклеился. Видит бог, я не из сентиментальных, но что-то во мне так остро ощущает эту невосполнимую утрату дорогого человека, который столь многому меня научил… Господи, до чего же это ужасно!
–
Через три недели после того, как я отправил это письмо Майку Харрисону, я получил из Нью-Йорка еще несколько злобных писем от анонимного корреспондента, который к тому времени засорял мой почтовый ящик уже без малого два года. В частности, в одном из посланий было следующее:
–
Что, сдох Джим Блиш? Много лет был ходячей рекламой табачной продукции и околел, как я понимаю, от рака горла. Правда же, совершенно поэтическая справедливость? Одним лицемером меньше, а очень скоро наступит и твоя очередь.
–
Я много лет не знал, кто стоит за этими анонимными письмами – на них была только марка Нью-Йорка. Ясно было, что это человек, хорошо знакомый с научной фантастикой и ее фэндомом, человек, осведомленный о том, что я делаю в тот или иной момент, и, вероятно, подписчик «Локуса».
Много лет я сохранял эти письма в папке с надписью «Мистер Икс». А потом в конце 1983 года как-то случилось, что мне показали письмо, адресованное «Коллекции записей Харлана Эллисона». Показала Шелли Левинсон, которая тогда была директором в «Коллекции». Не помню, почему она вдруг решила сделать это, обычно я редко просматриваю корреспонденцию, посланную этому филиалу корпорации «Килиманджаро». Но, читая первые же строки, я обратил внимание на шрифт машинки, показавшийся мне знакомым, в особенности после долгих внимательных исследований злобных записок мистера Икс. Некоторые буквы что-то напоминали.
Прибежав наверх, к себе в кабинет, я вытащил папку. Да, у буквы t сломан рычаг, q забилась так, что на бумаге остается совершенно черный кружок, r просела и при печати оказывается чуть ниже других букв.
Я проверил список членов «Коллекции» и выяснил, что мистер Икс, чья личность тщательно скрывалась в течение десяти лет, – это Норман Эпштейн, живущий в доме 110 по Тридцать шестой восточной улице в Нью-Йорке. Его телефонный номер (212) 679–8092. Один из самых старых членов «Коллекции», получал все новостные бюллетени, издаваемые ею. Записи о покупках свидетельствовали, что он приобретал первые издания моих книг по завышенным ценам.
Я ему позвонил. Поздним вечером. Очень поздним вечером.
– Мистер Эпштейн?
Мне ответил сонный и раздраженный голос:
– Да?
– Говорит Харлан Эллисон, мистер Эпштейн.
В ответ послышалось испуганное, встревоженное:
– А…
– Вы долго забавлялись со мной, правда, мистер Эпштейн?
– Допустим. – Ответил он медленно и неохотно.
– Потому что вы знали, где меня найти и кто я такой. А сейчас я знаю, кто вы такой и где искать вас. Теперь я буду забавляться с вами, мистер Эпштейн. И если у вас нездоровое чувство юмора, то у меня оно совсем больное. Победа за мной, Норман, и я ни перед чем не остановлюсь, чтобы заставить другого проиграть. И этот другой – ты, Норман. И скоро ты обо мне услышишь. Не прямо сейчас, но скоро. Скоро, Норман. Я уже предвкушаю.
Он забормотал что-то, попытался сказать, что все это была шутка, мол, никакого вреда он мне причинить не хотел… Но у меня были десятки его злобных записок, порочащих Фила Фармера, Деймона Найта и других моих друзей. Я вполне мог зачерпнуть из колодца памяти полное ведро тревоги и бессильной злобы, испытываемых мной каждый день, когда я находил в ящике эти конверты без подписи. Ох, эта ярость от невозможности дать отпор! Эта его трусливая анонимность!
Я повесил трубку, не дослушав. Так и не узнал его мотивов – зачем он тратил столько времени и сил, преследуя меня.
Норман Эпштейн сменил номер телефона.
Несколько раз.
Вы знаете, как легко вычислить новый, не внесенный в списки номер? Особенно, если в разговоре с «Нинексом», нью-йоркской телефонной компанией, представиться как детектив-лейтенант Хемфилл из лос-анджелесского департамента полиции?
Когда я садился писать эту статью 6