Но вот густые облака понемногу начали рассеиваться. Несмелые лучи солнца проглянули сквозь редкие просветы в тучах и осветили серебряные нити моста, вспыхнувшие ажурным сияющим кружевом. Хоукмун глубоко вздохнул, втягивая в себя свежий морской воздух, пахнущий водорослями и йодом. Он улыбнулся, любуясь чайками, что кружили высоко в небе над вершинами пилонов, полюбовался белоснежными парусами судна, которое как раз в этот миг проплывало под одним из пролетов моста. Настроение его резко повысилось, и он стал с живостью разглядывать и обсуждать с Иссельдой сюжеты барельефов и чеканки, что встречались им на мосту. Путешественники принялись болтать о разных пустяках, о тех удовольствиях, что обещала им Лондра, если она окажется хоть наполовину столь же прекрасна, как и этот мост.

Внезапно Хоукмуну показалось, что безмолвие словно сплошной пеленой окутало Серебряный мост, приглушив скрип многочисленных колес и звон подков, шорох и плеск волн, бьющихся о пилоны. Он обернулся к Иссельде, чтобы сказать ей об этом, и вдруг обнаружил, что она исчезла. В волнении он принялся шарить взглядом по сторонам, и с ужасом осознал, что остался на мосту совсем один.

Откуда-то из бесконечной дали донесся крик… Словно это Иссельда взывала к нему… Но и этот крик поглотило безмолвие.

Хоукмун хотел было развернуть лошадь в надежде отыскать супругу. Если поторопиться, то он еще может успеть…

Но лошадь не повиновалась ему. Она пятилась, ржала, била копытами и не трогалась с места. И тогда Хоукмун, осознав, что его вновь предали, закричал протяжно и истошно:

— НЕТ!

— Нет!

Это был уже другой голос, звучный и исполненный страдания, куда более громкий, чем голос Хоукмуна, он был подобен раскатам грома.

Мост завибрировал, лошадь взвилась на дыбы и сбросила Хоукмуна наземь. Он попытался подняться, но тщетно. И тогда он пополз к тому месту, где в последний раз видел Иссельду.

— Иссельда! — выкрикнул он.

— Иссельда!

Злобный хохот раздался у него за спиной.

Распластавшись на стальном настиле, он повернул голову и увидел, как лошадь его, не удержавшись, заскользила к краю моста и, отчаянно забив копытами, удержалась у невысокого парапета.

Он попытался нащупать рукоять меча, но клинок запутался в складках плаща.

И вновь послышался хохот, но теперь он звучал уже чуть менее уверенно, а затем голос вновь проревел:

— Нет!

Волна невыразимого ужаса накатила на Хоукмуна. Ничего подобного он не знал за всю свою жизнь. Ему захотелось куда-нибудь уползти, забиться в щель, убраться как можно дальше от источника этого звука. Но титаническим усилием он собрал всю свою волю и заставил себя вновь повернуть голову и взглянуть на Лицо. Лицо занимало полнеба. Огромные глаза смотрели не отрываясь на Хоукмуна сквозь прорехи в тумане, окутавшем содрогающийся мост. Мрачное Лицо из его грез, с глазами, угрожающий блеск которых не мог скрыть затаенного страха. Гигантские губы вздрогнули и раскрылись. С них сорвалось единственное слово, то ли вызов, то ли приказ, то ли мольба:

— Нет!

Наконец, Хоукмуну удалось встать на ноги и, расставив их пошире, чтобы сохранить равновесие, он выпрямился и пристально взглянул в глаза существу. Как ни удивительно, выдержать его пристальный сверхъестественный немигающий взгляд оказалось довольно легко.

— Кто ты такой? — спросил он.

Туман словно поглощал его слова. Кто ты? Кто ты?

— Нет!

Лицо, по-видимому, не имело тела. Оно было прекрасным и ужасающим одновременно. Кожа казалась темной, но Хоукмун не смог бы с уверенностью сказать, какого она на самом деле цвета. Глаза могли быть черными, голубыми или даже карими, со зрачками, в которых сверкали золотые искры, а губы казались неестественно алыми и лоснились.

Теперь Хоукмун видел, что это существо страдает, но он также понимал, что оно представляет для него огромную опасность. Будь у существа такая возможность, оно без колебания убило бы Хоукмуна. Он вновь потянулся за мечом, но затем опустил руку, осознав всю тщетность этого жеста.

— МЕЧ! — промолвило существо. — МЕЧ! Это слово было исполнено тысячи смыслов.

— МЕЧ!

И вновь тон переменился, сделался просящим, словно у человека, который умоляет возлюбленную вернуться. В его голосе была ненависть к самому себе за собственное унижение и даже к предмету своей страсти. Угрожающий голос, пропитанный смертью.

— ЭЛРИК? УРЛИК? Я… Я БЫЛ ТЫСЯЧЬЮ… ЭЛРИК? Я?…

Неужто это какое-то новое воплощение Вечного Воителя… Новый аспект личности самого Хоукмуна? Не смотрел ли он в глаза собственной душе?

— Я… ВРЕМЯ… СОВМЕЩЕНИЕ… Я МОГУ СЛУЖИТЬ…

Разум Хоукмуна метался в поисках объяснений, и если это создание и представляло собой какую-то часть его сути, то наверняка не было полным его отображением. Он ощущал, что создание это наделено собственной отдельной личностью, но им также владеет неистребимая потребность воплотиться, обрести форму, плоть, и именно этого существо требовало от Хоукмуна. Не свою собственную плоть, но что-то принадлежавшее ему.

— Кто ты?

На сей раз Хоукмун почувствовал, как голос его наполняется силой. Он заставил себя взглянуть прямо в это невыносимо прекрасное сумрачное лицо.

— Я…

Взгляд сосредоточился на нем и был полон такой неукротимой ненависти, что Хоукмун едва не попятился, но устоял. И гневно, и твердо встретил взгляд этих гигантских глаз. Хоукмун ощерился, весь дрожа.

Неожиданно откуда-то к нему пришли слова, и хотя он понятия не имел об их истинном смысле, но инстинктивно знал, что именно такой ответ и надлежит дать.

— Ты должен уйти. Тебе нет места здесь.

— Я ДОЛЖЕН ВЫЖИТЬ… СОВМЕЩЕНИЕ… СО МНОЙ ТЫ ТОЖЕ БУДЕШЬ ЖИТЬ… ЭЛРИК…

— Я не Элрик…

— ТЫ ЭЛРИК.

— Я Хоукмун.

— НО ЧТО ЭТО? ПРОСТО ИМЯ! ПОД ИМЕНЕМ ЭЛРИК Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ БОЛЬШЕ ПРОЧИХ… Я СЛАВНО ПОСЛУЖИЛ ТЕБЕ…

— Ты намерен убить меня, — возразил Хоукмун. — Я уверен в этом. Я ничего не приму от тебя. Именно твоя помощь сковала меня неодолимыми узами на многие тысячелетия. Однако последним деянием Вечного Воителя будет уничтожение тебя.

— ТАК ТЫ ЗНАЕШЬ, КТО Я?

— Пока нет, но страшусь того мига, когда я это узнаю.

— Я…

— Уходи, я начинаю узнавать тебя.

— НЕТ!

— Ты должен уйти.

Голос Хоукмуна внезапно дрогнул, и он усомнился, хватит ли у него сил и дальше выдержать взгляд этого ужасного существа.

— Я…

Но и голос потустороннего создания сделался более слабым, не столь угрожающим, почти молящим.