— Сгори моя душа, — промолвил Налесин, — твой полководческий дар помог нам победить и сохранил наши жизни. Не говоря уже о твоей удаче. Я слыхал, ты везуч в картах, но тут дело куда похлеще карт. Я бы последовал за тобой, даже если б ты никогда не встретил Лорда Дракона.

— Ты наш командир, — чуть ли не перебивая Налесина, произнес Талманес, голосом если и не менее уверенным, то более сдержанным. — До вчерашнего дня я подчинялся людям из других стран потому, что так требовал долг. За тобой же я пойду потому, что желаю того сам. Может, в Андоре ты и не лорд, но здесь я готов признать тебя лордом и присягнуть тебе.

Кайриэнец и тайренец воззрились друг на друга, словно изумленные, что произнесли слова, продиктованные одним и тем же чувством, потом медленно, неохотно обменялись короткими кивками. Если они и не испытывали взаимной симпатии — лишь законченный болван поставил бы на это, — то сошлись на сходном мнении. В какой-то мере.

— Я пришлю своего конюха, пусть приготовит твоего коня к шествию, сказал Талманес и слегка нахмурился, когда Налесин добавил:

— А мой ему поможет. Мы не должны ударить в грязь лицом, конь должен соответствовать торжественному моменту. И, сгори моя душа, нам нужно знамя. Твое знамя.

С этими его словами кайриэнец согласился подчеркнутым кивком.

Мэт не знал, что и делать: то ли истерично расхохотаться, то ли сесть и заплакать. Проклятые воспоминания! Если б не они, он бы давно ускакал прочь. Если б не Ранд, никакой такой напасти на Мэта не обрушилось бы. Мэт мог шаг за шагом проследить путь, которым он пришел к этим воспоминаниям, — каждый шаг в то время казался необходимым и сам по себе представлялся последним, но в действительности неизбежно приводил к очередному. И в начале этого пути находился Ранд. И проклятый та'верен. Мэт никак не мог взять в толк, почему поступок, который кажется абсолютно необходимым и, насколько он понимал, чуть ли не безобидным, всегда приводит к тому, что он все глубже увязает в трясине. Мелиндра перестала сжимать его загривок и принялась ласково поглаживать шею. А Мэту сейчас надо лишь…

Мэт поднял глаза к вершине холма и тут-то ее и увидел. Морейн, на своей изящно ступающей белой кобыле, рядом на черном жеребце высится Лан. Страж склонился к Морейн, словно прислушиваясь, и Мэту почудилось, будто между ними возник спор, короткий яростный протест с его стороны, но спустя мгновение Айз Седай, дернув за поводья, развернула Алдиб и скрылась из виду за гребнем склона. Лан остался на месте, наблюдая с Мандарба за раскинувшимся внизу лагерем. Наблюдая за Мэтом.

Тот вздрогнул. Голова Куладина будто и вправду скалилась над ним. Мэт почти слышал его голос. Меня ты, может, и убил, но сам точно в капкан угодил. Я мертв, а ты никогда не будешь свободен!

— Проклятье, просто великолепно, — пробормотал Мэт и сделал большой, взахлеб, глоток крепкого бренди. Талманес с Налесином, видимо, призадумались, что он этим хотел сказать, а Мелиндра согласно рассмеялась.

Около шестидесяти тайренцев и кайриэнцев, столпившихся неподалеку посмотреть, как два лорда беседуют с Мэтом, то, что последний приложился к кружке, восприняли как сигнал и, будто серенаду, затянули куплет собственного сочинения:

Кости будем метать, как бы они ни легли,

И девушек тискать, какого бы роста они ни были,

Потом за юным Мэтом, когда б в поход он

Ни позвал, сплясать нам с Джаком-из-Теней.

С присвистом смеясь и не в силах унять смеха, Мэт тяжело осел обратно на валун и решительно принялся опустошать кувшин. Должен же быть способ вырваться из этой паутины. Должен быть.

* * *

Ранд медленно приподнял веки и уставился на полог палатки. Он лежал раздетый, под одним одеялом. Отсутствие боли казалось чуть ли не ошеломляющим, однако чувствовал он себя даже слабее, чем помнилось. И он помнил. О чем-то он говорил, думал о чем-то… Кожу обдало холодом. Я не могу позволить ему взять над собой, верх. Я — это я. Я! Пошарив под одеялом, он нащупал на боку аккуратный круглый шрам, горячо пульсирующий, однако затянувшийся.

— Морейн Седай Исцелила тебя, — произнесла Авиенда, и Ранд вздрогнул.

Он не заметил девушку, а она, скрестив ноги, сидела возле очага, на настланных в несколько слоев пледах, и прихлебывала из серебряной чаши с выгравированными леопардами. На подушках с кисточками возлежал Асмодиан, опустив подбородок на ладони. Никому из них, по-видимому, так и не удалось отдохнуть: у обоих под глазами темнели круги.

— Зря она это сделала, — продолжала Авиенда холодным голосом. Устала она или нет, но прическа ее была в полном порядке, а аккуратная одежда разительно контрастировала с измятым темным бархатным костюмом Асмодиана. То и дело девушка, словно не осознавая, что делает, принималась вертеть на руке костяной браслет в виде роз с шипами, который ей подарил Ранд. И еще на ней было то ожерелье из серебряных снежинок. Авиенда так и не сказала ему, кто ей подарил ожерелье, хотя ее, кажется, позабавил его неподдельный интерес к тому, чей это подарок. Теперь же она не выглядела веселой. — Сама Морейн Седай едва с ног не свалилась, Исцеляя раненых. Аан'аллейну пришлось ее на руках в палатку отнести. И все из-за тебя, Ранд ал'Тор. Потому что, Исцеляя тебя, она отдала последние силы.

— Айз Седай уже на ногах, — подавив зевок и проигнорировав острый взгляд Авиенды, заметил Асмодиан. — После восхода она дважды заглядывала, хотя и говорила, что ты оправишься. По-моему, минувшей ночью она не была в этом уверена. Как и я. — Вытащив откуда-то из-за спины позолоченную арфу, он поставил ее перед собой, принялся поглаживать инструмент, перебирать струны, продолжая рассеянно говорить: — Разумеется, что мог, я для тебя сделал — моя жизнь и будущее всецело связаны с тобой, однако, как понимаешь, мои дарования лежат в иной сфере, нежели Целительство. — Будто в подтверждение своих слов, он взял несколько тихих аккордов. — Насколько я понимаю, мужчина, рискнувший сделать то, что совершил ты, может себя убить или укротить. Могущество во владении Силой бесполезно, если тело изнурено. Если тело устало и измотано, саидин с легкостью убьет. Так я, во всяком случае, слышал.

— Ты закончил делиться своей премудростью, Джасин Натаэль? — Тон Авиенды, если такое возможно, сделался холоднее прежнего, и ответа она дожидаться не стала, а вновь повернулась к Ранду. Ее зеленовато-голубые глаза напоминали льдинки. Будто его вина, что ее перебили. — Иногда мужчина ведет себя как дурак, и в этом мало хорошего, но вождь должен быть больше чем обычным мужчиной, а вождь вождей — и того более. Ты не вправе загнать себя до полусмерти. Когда мы с Эгвейн поняли, что ты не в силах продолжать, мы пытались заставить тебя пойти с нами, но ты ведь не послушался! Может, ты и настолько сильнее нас, как заявляет Эгвейн, однако ты остаешься человеком из плоти и крови. Ты — Кар'а'карн, а не новичок из Сейа Дун, ищущий чести. У тебя, Ранд ал'Тор, есть тох, долг перед Айил, и мертвым ты его исполнить не сможешь. Ты не можешь все делать сам.