Пенелопа. Борьба за возвращение домой: Одиссей. Гомер дает нам четыре великие борьбы человека: с природой, с божеством, с другими людьми и с самим собой. В конце концов, что есть такое, против чего мы должны проявить себя, кроме этих четырех вещей?

В нашем современном мире, конечно, параллели могут быть иронизированы, то есть перевернуты с ног на голову в целях иронии. Многие ли из нас увидят в комедии о трех беглых каторжниках параллель со странствиями Одиссея? Тем не менее, именно это дают нам братья Джоэл и Итан Коэны в своем фильме 2000 года "О, брат, где ты?" Это ведь о попытке вернуться домой, не так ли? Или вот самый известный пример: один день в Дублине в 1904 году, в который молодой человек решает свое будущее, а пожилой мужчина бродит по городу и в конце концов возвращается домой к жене в ранние часы следующего утра. У книги есть только один явный намек на то, что все это может иметь отношение к Гомеру, - ее однословное название: Улисс (1922). Как мы теперь знаем, Джеймс Джойс задумывал каждый из восемнадцати эпизодов романа как параллель к какому-то происшествию или ситуации в "Одиссее". Например, есть эпизод в газетной редакции, который параллелен визиту Одиссея к Эолу, богу ветров, но эта параллель может показаться довольно непрочной. Конечно, газетчики - люди ветреные, и в этом эпизоде много риторических изысков, не говоря уже о том, что в какой-то момент порыв ветра все-таки проносится мимо. Тем не менее, мы можем видеть в нем сходство с гомеровским оригиналом, только если понимаем это сходство в терминах фанхаусного зеркала, полного искажений и причудливых соответствий - если мы понимаем его, другими словами, как ироническую параллель. Тот факт, что это ирония, делает параллель и эпизод с Эолом такими забавными. Джойс меньше, чем Уолкотт, заинтересован в том, чтобы наделить своих героев классическим благородством, хотя в конце концов они все же обретают нечто подобное. Наблюдая за тем, как бедный старый Леопольд Блум бродит по Дублину весь день и половину ночи, нарываясь на неприятности и вспоминая великие сердечные потрясения в своей жизни, мы вполне можем прийти к мысли, что он по-своему благороден. Однако его благородство - это не благородство Одиссея.

Греческий и римский миф - это, конечно, не только Гомер. Превращения, описанные в "Метаморфозах" Овидия, встречаются во многих более поздних произведениях, и не в последнюю очередь в рассказе Франца Кафки о человеке, который, проснувшись однажды утром, обнаружил, что превратился в огромного жука. Он назвал эту историю "Метаморфоза". Индиана Джонс может показаться чисто голливудским, но бесстрашный искатель сказочных сокровищ восходит к Аполлонию и "Аргонавтике", истории о Ясоне и аргонавтах. Что-то более домашнее? Пьесы Софокла об Эдипе и его обреченном роде появляются снова и снова во всевозможных вариациях. На самом деле нет ни одной формы неблагополучной семьи или распада личности, для которой не нашлось бы греческой или римской модели. Не зря имена греческих трагических персонажей фигурируют в теориях Фрейда. Обиженная женщина, которая в своем горе и безумии становится жестокой? Хотите Энея и Дидо или Ясона и Медею? Как и в каждой хорошей ранней религии, у них было объяснение природных явлений, от смены времен года (Деметра, Персефона и Аид) до того, почему соловей звучит так, как звучит (Филомена и Терей). К счастью для нас, большинство из них было записано, часто в нескольких версиях, так что у нас есть доступ к этому замечательному своду историй. И поскольку писатели и читатели разделяют знания о значительной части этой истории, этой мифологии, когда писатели используют ее, мы, читатели, узнаем ее, иногда в полном объеме, иногда лишь смутно или только потому, что знаем версию Looney Tunes. Это узнавание делает наш опыт литературы богаче, глубже, осмысленнее, так что наши собственные современные истории тоже имеют значение, тоже причастны к силе мифа.

О, я забыл сказать? Это название Уолкотта, "Омерос"? На местном диалекте оно означает "Гомер". Естественно.

 

Это больше, чем просто дождь или снег

ЭТО БЫЛА ТЕМНАЯ И БУРНАЯ НОЧЬ. Что, слышали такую? Точно, Снупи. А Чарльз Шульц заставил Снупи написать ее, потому что это клише, и было оно таковым уже очень давно, еще с тех пор, как ваш любимый бигль решил стать писателем. Это мы знаем: Эдвард Булвер-Литтон, знаменитый популярный романист викторианской эпохи, действительно написал: "Была темная и бурная ночь". Фактически, он начал с этого роман, и не очень хороший роман. И теперь вы знаете все, что нужно знать о темных и бурных ночах. Кроме одного.

Почему?

Вы тоже задавались этим вопросом, не так ли? Зачем писателю завывающий ветер и дождь, усадьба, коттедж или усталый путник, избитый и израненный?

Вы можете сказать, что каждой истории нужна обстановка, а погода - это часть обстановки. Это, кстати, правда, но это еще не все. Есть много чего еще. Вот что я думаю: погода никогда не бывает просто погодой. Никогда не бывает просто дождя. Это касается и снега, и солнца, и тепла, и холода, и, возможно, снега, хотя в моем чтении он встречается слишком редко, чтобы обобщать.

Так что же особенного в дожде? С тех пор как мы выползли на сушу, вода, как нам кажется, пытается вернуть нас себе. Периодически приходят наводнения и пытаются затащить нас обратно в воду, попутно снося наши улучшения. Вы знаете историю Ноя: много дождей, большой потоп, ковчег, кубышки, голубь, оливковая ветвь, радуга. Наверное, эта библейская история была самой утешительной для древних людей. Радуга, с помощью которой Бог сказал Ною, что, как бы он ни сердился, он никогда не попытается полностью уничтожить нас, должна была принести огромное облегчение.

В иудео-христианско-исламском мире мы имеем изрядную долю мифологии, связанной с дождем и его главным побочным продуктом. Разумеется, дождь присутствует и в других мифологиях, но пока пусть эта будет краеугольным камнем. Утопление - один из наших самых глубоких страхов (мы ведь сухопутные существа), а утопление всего и всех только усиливает этот страх. Дождь вызывает самые глубокие воспоминания предков. Таким образом, вода в большом количестве говорит с нами на самом базовом уровне нашего существа. И порой Ной - это то, что она обозначает. Конечно, когда в романе Д. Х. Лоуренса "Дева и цыган" (1930) наводнение обрушивается на семейную усадьбу, он думает о Ноевом потопе, большом ластике, который разрушает, но и позволяет начать все заново.

Дождь, однако, может сделать гораздо больше. Этот темный и