Мягкий бархатный мох на камнях… словно головы и волосатые плечи. Ни женщин, ни детей. Вода громко булькала в сливном отверстии на стенке бассейна. Теплый ветер, налетая сверху, казалось, напрасно бился о стены. Тони что-то рассказывал, потом, разгибая пальцы, стал перечислять дружественные государства, исключая те, от которых можно получить оружие, а на другую помощь рассчитывать не приходится. На протяжении веков, говорил он, Ливан разоряли и грабили чужеземные державы, они опустошали страну, истребляли население. Османская империя и конечно же сирийцы, которые, некогда потеряв Ливан, сегодня взирают на него с тем большей алчностью. Не забудем и Францию, однако французы не были ни мучителями, ни поработителями, как раз напротив!

Девушка, не вставая с места, наклонилась к Хофману. Похоже, обшаривает его карманы? Нет-нет, она ощупала и помяла сумки. Тони замолчал, и тут девушка предложила Хофману купить египетский саркофаг с мумией, всего за двенадцать тысяч ливанских лир. Можно поторговаться, хотя и так продают почти задаром. Тони зацокал языком и велел ей молчать. Из дома вышли дети, на ходу потягивая лимонад из длинных стаканов через длинные соломинки. Из дома гуськом вышли женщины с большими подносами, уставленными мисками с салатами. Тони сказал, он очень опечален тем, что новые друзья уже уходят, он, мол, чувствует себя покинутым. Хофман с явным сожалением попрощался с негритянкой, это бросилось в глаза. Рудника что-то беспокоило, подойдя к краю бассейна, он уставился в воду, и его старческий резкий профиль под ярким светом казался четко прорисованным.

На обратном пути Рудник с двусмысленной улыбочкой рассказывал, все больше намеками, известные ему истории о романах Тони. По-видимому, он и сам не знал, как к этому относиться: презирать генерала за амурные похождения или восхищаться им. Во всем остальном он в глазах Рудника заслуживал исключительно восхищения. Любимым выражением Рудника, когда он говорил о Тони, было «необычайно ловкий»: Тони, его превосходительство Тони – «человек необычайно, удивительно ловкий». Ведь сегодня он один из наиболее влиятельных политиков Ливана, в это прямо-таки трудно поверить, если учесть его возраст, а сколько ему, по-вашему? И так думает не только он, Рудник, это мнение единодушно разделяют все влиятельные лица. Да, Тони необычайно ловкий, невероятно ловкий тактик, более того – стратег, в этом у нас еще будет случай убедиться, как только он получит необходимую полноту власти. Пока что у него этой власти нет, слишком многие ставят Тони палки в колеса.

В Бейрут въезжали уже в темноте. Хофман предложил ехать в черте города по шоссе, которое идет вдоль порта. Сейчас-то все спокойно, сказал он, сократим путь, выиграем целый час. Рудник согласился, но попросил: «Только вы уж, господин Хофман, жмите на газ, гоните вовсю!» Там, на вилле, Рудник больше всего походил на этакого замшелого старичка пенсионера с допотопными взглядами, которые обеспечивают ему надежный тыл, и ни о чем другом не мечтает. А тут он словно встрепенулся, весь напружинился и подобрался, приготовился достойно встретить любые сюрпризы. Спросил:

– У вас, я полагаю, оружия нет?

Хофман мотнул головой. Рудник удовлетворенно кивнул:

– Правильно. Хорошо, что нет.

Лашен заметил:

– Не представляю себя с оружием в руках.

– Бросьте, это ужасно просто.

– Да, наверное, это ужасно просто. Ужасно, потому что просто. Ужасно, что оружие так просто, так легко ложится тебе в руку, что оно сделано как раз по руке. Мне кажется, эта легкость меня сразу убедила бы, и я в ту же секунду спустил бы курок.

Хофман вел машину осторожно. Стекла они подняли. Лашен старался дышать как можно ровнее. Кое-где было трудно проехать в тесных щелях между развалинами и сгоревшими автомобилями. Рудник тоже насторожился, к чему-то прислушивался. Но ничего особенного вокруг не происходило. Рудник заговорил:

– Знаете, вы установили очень полезный контакт. Будь я на вашем месте, я бы этот контакт всячески поддерживал и углублял, крайне деликатно, разумеется. Вот, например, вы, господин Лашен, говорили, что интересуетесь торговлей оружием и хотели бы встретиться с людьми, занятыми в этой сфере. Такие контакты легко можно установить через Тони.

Неподалеку от отеля «Холидей Инн» они услышали выстрелы. У въезда в подземный гараж стоял сгоревший джип. Хофман дал полный газ. Лашен пониже сполз на сиденье. «Если попали в тебя, выстрела не слышишь». Откуда эта фраза, он не помнил. На Рю Ребеиз Хофман сбавил скорость. Здесь' они были уже вне зоны боевых действий, и сразу ожили улицы и переулки, показались прохожие, которые и вели себя, и двигались по улицам не так, как в зоне боев, по другим законам. Лашен часто с недоумением размышлял об этой границе, она оставалась загадкой. Удивлялся, ломал себе голову и вспоминал о тех временах, когда между городами и сельской местностью еще были промежуточные зоны, но в них была точка, вполне определенная точка, находясь в которой можно было сказать: вот здесь! здесь кончается город или – начинается. А эта бейрутская граница двух миров непостижима, и, всякий раз пересекая ее, он невольно оборачивался назад, из окна машины вглядывался в другой мир; вот и сейчас тот остался позади, большой и темный, уже недоступный.

Хофман затормозил возле ресторана гостиницы, там еще горел свет. Сказал, надо отогнать в гараж взятый напрокат автомобиль и отнести сумки наверх, в номер. Попросил заказать красного вина. Вообще-то Лашену сидеть в ресторане с Рудником не улыбалось, но он промолчал. Больше всего хотелось подняться в номер, позвонить Ариане, побыть немного одному. Ладно. Заняты были только два столика, официанты, по двое, по трое, стояли без дела, болтали. Они сели в углу, откуда хорошо просматривались оба входа – с улицы и из холла. В голову все чаще теперь лезли такие вот мелкие меры безопасности, хотя на самом деле не верилось, что они сработают, начнись тут заваруха. Заказали бутылку красного вина. Лашен расспросил Рудника о сыновьях Жмаеля и Шамуна. Они, как и Тони, воевали, были командирами своих собственных армий, орудовали на свой Страх и риск. Однако Руднику было мало что известно, жаль, он надеялся узнать от него больше.

Они заглянули в меню, выпили. Снова вдруг начался жар, Лашен уже не ждал этого, и теперь захотелось махнуть рукой на все и заболеть всерьез, просидеть в номере несколько дней. В этом ресторане, в этот вечер он вдруг снова почувствовал: кривая жизни в очередной раз нырнула вниз, даже привиделся график. Но в конец не верилось. Верилось лишь во временные провалы, встряски, ведь он не сомневается в правильности того, что делает, и с удовольствием занимается своей работой. Лицо раскраснелось и горело, опять бил озноб, по коже словно пробегали мельчайшие электрические разряды. Пришел Хофман, сел и сразу уткнулся в меню. Да, в дороге он неплохо себя чувствовал, и в Эдене тоже, выходит, симптомы болезни можно подавить на время, а значит, и вообще можно с ними справиться. Рудник разговаривал с Хофманом. Темнокожий официант привез на сервировочной тележке салаты и хуммус. Лашен подумал о коже Арианы, мягкой коже, вновь ощутил ее ладонями, кончиками пальцев, всем телом, несмотря на одежду и вопреки разделяющему их пространству, – ее спину, бедра, ноги. Он был весь в испарине. От вина голова закружилась, но это было приятно. Рудник вдруг обратился к нему: а что та женщина? Нет-нет, он ни в коем случае не хотел бы задавать нескромных вопросов, его интересует лишь одно – уезжает ли она, ведь скоро об отъезде не придется даже мечтать. В ответ Лашен улыбнулся так многозначительно, что самому сделалось противно, и поспешил придать своему лицу обычное серьезно-сосредоточенное выражение. Попросил Рудника не беспокоиться: сегодня вечером он их гость, они заплатят за ужин. Да-да, подтвердил Хофман, разумеется, и добавил, что уже сказал об этом Руднику. Тот поблагодарил: