возразил Кьяртан, он явно начинал сердиться. Мне придется заказывать запасные детали в столице, Симми глупо улыбался, косясь в сторону кладовки, а затем спросил тонким голосом, правда, что вы заметили, ну, что-то? О чем ты там лепечешь? Симми потряс головой, для меня это не стало неожиданностью, странно строить на руинах, не предприняв соответствующих мер, вот теперь это аукнулось, чего я, собственно, и ожидал. Думай только об электричестве. Приступлю, как только придут детали, но мне все-таки кажется, что дело не только в электричестве, случаются и более серьезные вещи. Не отрывая глаз от кладовки, Симми стал продвигаться к выходу; ссора с призраками — дело нешуточное, и потребуется не только ремонт проводки, мы должны помириться с этими людьми. Ты больной, прорычал Кьяртан, делая шаг в сторону Симми, который исчез, стремглав выбежав на улицу. Может, он в чем-то прав, этот парень, проговорил Давид, не вставая со стула; во всяком случае, это объяснило бы все странное и нелепое, что сейчас происходит: ощущение, которое возникает там внутри, беспокойство, истории с кормом, лестницей…

КЬЯРТАН. Нужно всего лишь хорошо выспаться ночью.

Возможно, сказал Давид, закрывая глаза, а возможно, и нет. Некоторое время Кьяртан внимательно следил за тем, как у приятеля менялось выражение лица: оно стало мягким, мечтательным, — ты там заснул, что ли, недоверчиво спросил он. Нет, слушаю шум в голове.

КЬЯРТАН. Какой, к черту, шум? Ты, часом, не сходишь с ума? Ты не можешь так со мной поступить!

ДАВИД. Думаю, мы оба спятили. Кьяртан. Это не про меня.

ДАВИД. Тогда нам нужно смириться с тем, что это, — он кивнул в сторону кладовки, — становится обычной, нормальной ситуацией.

КЬЯРТАН (молча смотрит перед собой, затем трясет головой). Ненавижу талантливых людей. Попробуем еще раз: какой, к черту, шум?

ДАВИД. Полагаю, все дело в нервных импульсах. Но иногда, если ничего не мешает, шум превращается в картины, своего рода кинокартины моих снов. Я не могу до конца объяснить, «кинокартины» не очень подходящее слово, но, как бы то ни было, они приносят мне счастье или, вернее, наслаждение, да, большое наслаждение.

Мне это не нравится, сказал Кьяртан, чертовски не нравится, он потянулся за контейнером с едой, достал бутерброд, но тут открылась дверь, и на пороге показался глава поселения, лежащего к югу от деревни, мужчина за шестьдесят: седые баки из-под красной фуражки и необычно густые брови придавали его лицу солидность; полноватый и неуклюжий, с выступающим животом. Он заговорил, даже не закрыв дверь, сказал, что до него дошли новости о происходящем на складе, бросил на прилавок потрепанную кожаную сумку и похлопал по ней рукой, смотрите, парни, продолжил он, не обращая внимания на их молчание и удивленные лица, в последние годы я собирал и записывал местные истории, и почетное место среди них занимает история этих руин, она сокровище, не побоюсь сказать. В ней как нигде мне удалось отшлифовать стиль, и не пришлось особо раскапывать источники, я выбирал одну дорогу, и она тут же разветвлялась на две, затем на четыре, а для меня кофейку не найдется? У приятелей ушло несколько секунд, чтобы понять, что кофе никак не связан ни со сбором материала, ни с разветвляющимися дорогами. Давид встал, налил гостю чашку кофе, тот осторожно отпил, целых четыре раза, все время поглядывая на приятелей из-под густых бровей. Кьяртан посмотрел на бутерброд, который все еще держал в руках, затем перевел взгляд на гостя, вероятно, собирался что-то сказать, но тот, быстро отставив чашку, без тени смущения продолжил свою речь с того места, на котором прервался. Выявилось много странных вещей. Этот неизвестный был, оказывается, знаком с хозяином и даже приходился ему сводным братом, некоторые источники считают его наполовину испанцем из-за смуглой внешности, в одном, напротив, отмечается, что у него славянские черты лица. Они родом с Восточных Фьордов, хозяин хутора приехал сюда еще в молодости, но брат годами жил за границей, ходил в море на китобойных суднах, и в наших краях его никто не видел, а женщина, ну жена хозяина, ее сильные плотские желания мужу так и не удалось удовлетворить, да, парни, темные инстинкты очень трудно контролировать, сказал гость басом, одной рукой он нащупал очки в кармане куртки, другую держал на весу, словно подавая Кьяртану и Давиду знак сохранять спокойствие, надел очки, взялся за сумку: да, история этих руин — это история о страсти, ревности и об огне, да, парни, об огне. Об огне, который скроет следы могилы и смерти! Он вытащил из кожаной сумки несколько листков, откашлялся и стал читать. Кьяртан с Давидом переглянулись; слабо улыбнувшись, Давид снова сел на стул, глава поселения читал медленно и, вероятно, начал чтение примерно в то же время, когда глава нашей администрации поднялся на второй этаж кооперативного общества и спросил Астхильд, не видела ли она Финна.

Нет, хотя она искала повсюду: здесь, в обществе, у него дома, но он словно испарился; последним Финна видел Торгрим, и у него возникло странное ощущение, что тот слился с сумерками. Глава администрации фыркнул — он стоял, склонившись над массивным письменным столом Финна, — пробормотал, тут все с ума посходили, и, проведя рукой по стопке бумаги, прочел название: «ГОДЫ, ИМЕВШИЕ ЗНАЧЕНИЕ», автобиография Финна Асгримссона; ему до смерти хотелось продолжить чтение, но рядом стояла Астхильд и смотрела на него своими синими глазами, он вдыхал ее аромат, она пользовалась каким-то мускусным парфюмом, буквально поливая себя.

Финн всегда хвалил этот запах. Главу администрации вдруг захлестнуло влечение к Астхильд, у него перехватило дыхание, я возьму ее прямо здесь, на столе, подумал он, расстегну ширинку и, черт возьми, быстро овладею. Астхильд что-то говорила о Финне, глава администрации тяжело дышал, пытаясь взять себя в руки, все его мысли были прикованы к Сольрун, он боролся с желанием, сбивавшим его с пути истинного, и медленно перевел взгляд на большую картину в тяжелой позолоченной раме, на ней утес гордо поднимается из бушующего моря, это картина оргазма, подумал он, Астхильд шла за ним, Финн это, Финн то, да, отвечал он односложно, почти сбегая вниз по ступенькам и не обращая никакого внимания на ее удивленное лицо.

Должно быть, кризис среднего возраста, подумал глава администрации, стоя на тротуаре и пытаясь успокоиться. И как только мне это в голову могло прийти, да еще с Астхильд, когда вокруг такие женщины, она ведь бочка бочкой и парфюмом воняет, что со мной происходит? Он развернулся, чтобы войти в магазин,