Вечером сижу на панорамной террасе. Смотрю на саванну, где зелено-желтая трава колышется на ветру, словно он бежит по равнине бегом или ползут тысячи змей. Думаю о Фазале: не странно ли находиться здесь вдвоем с совершенно чужим мужчиной, как, например, сегодня, когда мы сидели в машине, ожидая, что дремлющие под деревом львы отправятся поохотиться на приближающихся зебр. Фазаль читал книгу, я смотрела вдаль. Стояла тишина, и посреди этого космоса меня охватило некое, почти интимное настроение. На мое счастье, Фазаль был совсем не в моем духе, потому что мне ни за что не хотелось бы оказаться в такой невнятной ситуации. Впрочем, он профессионал высшего уровня. Фазаль провел такое количество времени с потными, красными, тупыми и обряженными в нелепые шляпы туристами, что – я просто уверена – он не думает вообще ни о чем.

Оставлять пышущую зелень Лобо не совсем хочется, но надо. Мы отправляемся в сторону Ндуту. Место находится в южном уголке парка Серенгети, и нам предстоит ехать туда целый день по иссушающей жаре. На обед останавливаемся в туристском инфоцентре, где Фазаль перекидывается парой слов с приятелем, занимающимся катанием всех желающих на воздушном шаре (я думаю, что приятель чертовски хорош и что бог меня хранил, не отправив в эту поездку с ним). На парковку заворачивает целый грузовик громкоголосых молодых америкосов. Они спускаются на землю, и один тип с дредами на голове начинает довольно складно барабанить по запаске. Фазаль говорит, что слышал, как проходившая мимо супружеская пара сначала тоже разохалась по поводу моего одиночества, но, увидев Фазаля, понизила тон: «Watch out, there comes the husband»[13]. Боже мой, надо поскорей отсюда уезжать!

У меня сжимает горло, когда мы возвращаемся в «Ндуту Сафари Лодж». Мой домик с соломенной крышей стоит в конце мощеной дорожки, крыша золотится в лучах вечернего солнца. Бросается в глаза, что это собственность европейцев: здесь все именно так, как рисуется в мечтах белого человека об Африке а-ля «каренбликсен». И об экологии тоже проявили заботу: в качестве питьевой воды используется собранная, отфильтрованная, очищенная дождевая вода. Владелицы лоджа ведут несколько ночной образ жизни. Одна из них – веселая голландка по имени Аадье Геертсема, ей под семьдесят, приехала сюда в 1970-х изучать обитающих в кратере Нгоронгоро сервалей. Мимоходом мне удается услышать, как она провела в кратере три года в полном одиночестве, ни разу не встретив никого, только иногда забирала продукты питания у Маргарет Гибби, вместе с которой позже купила и привела в порядок лагерь Ндуту.

Перед ужином сижу у костра и смотрю на изгибающееся во тьме звездное небо. Говорят, что на огонь иногда приходят дикдики, и я как будто жду появления антилопы Карен по кличке Лулу.

На утренней прогулке было еще темно, но посреди равнины мы увидели льва. Он как раз собрался произвести серию длинных и разнообразно звучащих рыков, с помощью которых львы обозначают свою территорию. Вначале низкое бурчание, затем следует урчание на все лады. Но вот какое-то чугунное рычание обретает свою полную силу, и твоя рука как будто сама тянется к горлу, а по телу пробегает дрожь. И с этим ничего нельзя поделать. Лев смотрит желтыми глазами прямо на меня, а я в бинокль на него. В жилах стынет кровь. Его голова и морда просто огромные, грива темно-коричневая, тело упругое – именно такое, как описывала Карен. Он рычит силой всего своего мощного торса, холодящая кровь звуковая волна исходит прямо из его нутра – как землетрясение в недрах земли или грохотание грома. Вся масса звериного тела сосредоточена в этом всепроникающем низком реве, разносящемся по саванне на километры вокруг.

Ощущение, будто я слышу львиный рев впервые, хотя, казалось бы, я видела тысячи документальных фильмов о природе. Чего только стоит заставка кинокомпании «Метро-Голвин-Майер» со львом! По мнению Карен, далекое рычание льва вообще не было голосом, а, скорее, глубоким дрожанием воздуха. Позже Олли пояснил, что полный спектр звука львиного рычания находится на таких низких частотах, что далеко не все звукозаписывающие приборы в состоянии его воспринять. Сам Олли много раз пытался записать голос льва, но на звуковой дорожке не фиксировалось ничего, кроме пения птиц.

Мы едем по берегу озера Ндуту и наталкиваемся на пару большеухих лисиц, занятых умыванием около входа в нору. На берегу лежат останки телят гну – вероятно, они не знали, что вода здесь с повышенным содержанием соды и пить ее в больших количествах опасно для жизни. Дальше встречается семья слонов, целыми охапками собирающих цветы на лужайке. Потом – пьющие из небольшой лужицы жирафы: они поочередно расставляют длинные передние ноги и пытаются дотянуться до ярко-голубой полоски воды посреди сухой равнины. Кругом белеют черепа антилоп, скарабеи возятся со своими шариками. Стоит прозрачное свежее утро, дует ветерок. Наконец мы обнаруживаем троих греющихся на солнце гепардов.

Фазаль достает заготовленный завтрак. Он позаботился о нем сам, услышав накануне, как я случайно обронила, что с удовольствием заплачу целых шесть долларов сверху за «корзинку лакомств». Ради того, что в нее положено, повара Ндуту в четыре часа утра испекли булочки. «Надеюсь, вы не рассердитесь», – говорит Фазаль.

Я рассержусь? Напротив, я онемела от счастья. На крыше автомобиля расстилается клетчатая скатерть, расставляются тарелки, вилки, ножи, салфетки, металлические стаканчики, термос, свежий бекон, вареные яйца, корзинка только что испеченных банановых хлебцев и блинов, а еще йогурт, фруктовый салат, масло, мармелад, мед и апельсиновый сок – и все это в окружении гепардов, в косых лучах солнца, под пение птиц. Я тронута до слез. Фазаль предупреждает, что гепарды иногда запрыгивают на крышу автомобиля, чтобы оглядеться. Не знаю, что бывает потом, но сейчас мне все равно.

Мы оставляем Ндуту и Серенгети, нам предстоит долгий путь в национальный парк Тарангире по иссушающей жаре пустыни Олдувай. По дороге встречаем группы туристов: кто-то меняет колесо, у кого-то поднят капот, а кто-то просто скучает в ожидании запчастей. Фазаль хочет помочь каждому застрявшему на краю дороги: одним он помогает завести двигатель, другим отдает остатки наших ланч-боксов и воду. Наше собственное путешествие из-за этого затягивается, но я проявляю понимание. Если бы я сама застряла в этой адской пустыне, то надеялась бы только на то, что кто-то остановится. Воистину затем, чтобы с ходу преодолеть Олдувай, нужен напор боевика и план молниеносных действий.

Пока мы разбирались с ситуацией очередной застрявшей группы, к нам подбежала женщина масаи с ребенком за спиной. Она хотела продать нам браслеты из металлической проволоки с нанизанными разноцветными камушками. Увидев, что я путешествую одна, женщина так обрадовалась, что захотела непременно подарить мне одну поделку. «I love her!» – прокричала она через Фазаля мне на суахили, подпрыгивая на обеих ногах, а потом скрылась.

Тарангире, последний день сафари. Из моего домика в форме палатки открывается восхитительный вид на водопой внизу ущелья. Сперва мне кажется: вот она, конечная точка моего путешествия! Но когда позже мы въезжаем в живительную, спокойную зелень Тарангире, я осознаю, что двенадцать дней в саванне стали для меня познанием себя: сначала тебе страшно, затем приходит расслабление и в завершение неизбежно оказываешься один на один со своими самыми глубинными ощущениями, своим внутренним «я».