ушами. Игнат сколько раз видел этого коня, но все равно он продолжал наводить на него ужас и внушать восхищение. Он был огромен, мускулист и иногда снился Игнатию. Проще говоря конь был мечтой.

Добравшись до Ипподрома Эдуард пустил побегать Кочубея, по манежу, который находился в середине поля, чтобы тот размялся перед забегом, а сам пошел показывать Игнату как верно пользоваться секундомером.

– Смотри! Ставишь эту колбу ровно, вот на этот столбик, потом, аккуратненько, но только перед началом заезда переворачиваешь резервуар с песком и смотришь как падающий песок поднимает в верх стрелку. Видишь, он сыпется на весы, а они поднимают стрелку. Понял?

– Да.

– Когда лошадь приближается к тебя, смотри на Ипподром сквозь часы, вот, когда она пронесется запоминай где остановилась стрелка на шкале и закрывай резервуар. Понял? Да вот так… Верно. Это очень ответственное дело, смотри не ошибись, каждый миллиметр деления имеет решающее значение.

Эдуард, оборачиваясь пошел к манежу где скакал, разминаясь его конь.

После первого заезда стало понятно, что волнения Эдуарда оправданы. Если то, что болтали в городе правда, то лошадь Михаила опережала его почти на секунду на километр. Кочубей был очень быстрым и сильным конем, но Эдуард был тяжеловат для наездника, соревнующегося на скорость. Раньше сила его коня компенсировала избыток веса, но теперь это могло стать проблемой. Он мог бы конечно посадить вместо себя на спину лошади другого лёгкого седока, но победы своих лошадей новгородские наездники приписывали себе, поэтому посадить другого человека в седло своей лошади значило расстаться и с лаврами победы. «Посмотреть бы на его Ретивого», – подумал Эдуард. – «Как бы это провернуть. Он всё держит в таком секрете, что никто, даже не знает где он тренируется».

Сделав еще пару заездов, которые ничем его не обнадёжили, Эдуард понял, что без хитрости здесь не обойтись. Мысли роились в его голове и одна наталкивалась на другую: «Надо для начала выяснить точное время его заездов… Но как, как это сделать?».

Он, снова отправил своего коня в манеж и пошел потолковать с Игнатом. У него начинал зреть простоватый, но коварный план.

– Слушай, – заговорческим шепотом начал Эдуард, приобняв за плечо Игнатия, который совсем не был рад такому вниманию. – Надо чтобы ты нашёл мальчишку, который помогает моему товарищу Михаилу замерять время на тренировках перед скачками. Узнай у него за сколько тот проходит километр.

– А если он не скажет? – Спросил Игнат с деланной тревогой, отлично понимая в чем суть просьбы и как её выполнить.

– Тогда придумай, что ни будь. – Сказал Эдуард и протянул ему несколько монет.

После этих слов, Игнат ухмыльнулся, и опустив руки в карманы пошел деловитой походкой в сторону ворот, ведущих на улицу города.

Эдуард сел на коня и проскакал еще несколько кругов рысцой, исключительно для того чтобы сосредоточится. Потом расплылся в зловещей улыбке, слез с коня, расседлал его и сам повел в стойло поглаживая по гриве.

То, что собирался сделать Эдуард должно было оставаться в тайне для всех без исключения жителей города. Если бы была такая возможность, он и сам предпочёл бы не знать о своем поступке. Но другого решения не было, а в скачках надо было победить.

Эдуард тихо вошел в свою половину дома, обнял жену, аккуратно и нежно погладил по голове спящего младенца. Одел дорожный, самый неприметный плащ и сказал домочадцам, что пойдет осмотреть поле, намеченное для городских скачек. Еще раз попрощался и вышел на улицу. Плотно закутался в плащ и пошел быстрым шагом к восточным городским воротам. Выход из города караулил сонный стражник, в обязанности которого, в основном, входил контроль за фермерами, приходящими и уходящими из города. Но главным образом он отдавал дань древней традиции, сохранившейся с тех времен, когда городской совет постоянно ждал вторжения неких, абстрактных врагов.

Эдуард принял скромный сутуловатый вид, мысленно как бы облачился в личину незаметности. Без особого труда проскользнул мимо стражника, пока тот был занят разговором с возницей и размеренным шагом, глядя из-под капюшона себе на ноги, отправился в сторону леса, на берег реки, туда где у подножья холма жил странный отшельник, разбирающийся в том, что обычному человеку знать не положено.

Путь, на самом деле, предстоял Эдуарду не такой уж и близкий. В лучшем случае он надеялся добраться до хижины к вечеру и гораздо быстрее было бы отправится верхом на лошади. Но, конный всадник всегда привлекает больше внимания, потом, почти всех его лошадей знали в городе, и домашних, совсем, не хотелось посвящать в детали. Поэтому он шел, изредка спотыкаясь в своих не удобных, громоздких сапогах наездника, по накатанной телегами дороге. Не глубокий, перетёртый колесами песок мягко принимал ступни в свои объятия, и отпускал их нехотя слегка обволакивая, ноги приходилось поднимать выше чем на мостовой и это утомляло Эдуарда. Потом он в точности не знал маршрут. У отшельника никогда не был, и теперь ориентировался только на рассказанные истории, шёл пользуясь общим знанием направления.

– Как печально что река у нас не судоходная. Вниз по течению пороги и перекаты, а выше мели и узкие протоки. Потом похоже на то, что какие-то твари живут в этих водах. Не случайно люди пропадают даже на берегу. К реке и подходить то опасно не то что плыть по ней. Иначе, можно было бы путешествовать на лодке, создать колонию в низ по течению или найти другой город и торговать с ним. – Мечтал в слух Эдуард. Он, когда оставался наедине сам с собой любил, так сказать, «поговорить с умным человеком».

Солнце клонилось к закату и становилось все более очевидно, что не до какого отшельника он сегодня не дойдет и надо остановится в таверне рядом с фермами, у мельницы. Там его знали и по этой причине такая мысль была отброшена, вместе с надеждой на горячий ужин и сухую теплую кровать.

– Как же я отвык от пеших прогулок, совершенно неожиданно и дорогу один плохо различаю. – Продолжал шепотом жаловаться сам себе Эдуард. – Полгода всего не был в этой стороне поселения, а раньше один сюда не добирался. И что же, готов заплутать на прямой дороге.

Говорил Эдуард ещё много и по большей части жаловался на самого себя, дорогу, сапоги. Вспомнил даже прислугу и досталось конечно Игнату. Весь его монолог продолжался пока за его спиной не раздался скрип телеги. Эдуард съёжился, потому что был уверен: каждый человек отлично его знает, и сильнее натянул капюшон. Звук колес и топот копыт постепенно приближался.