— Да ты что? Ой, Гришенька, прости, совсем забыла! — Мне действительно было досадно. Близкий мне человек, не раз выручавший экстремального детектива из затруднительных положений, выдернут мною из дома в день рождения, а я даже не поздравила моего спасителя.

— Прощаю, — великодушно отозвался Григорий.

Вышло это у него как-то невесело. Что ж, Татьяна, придется заглаживать свою вину. Нельзя обижать хороших людей…

* * *

На утро следующего дня, бодрая, отъевшаяся, хорошо выспавшаяся, я вошла в свой подъезд. Вчерашний вечер, проведенный с друзьями Григория, а после наедине с хозяином, значительно прибавил мне сил. Готовит Гриша вообще великолепно. В холодильнике оказалось множество различной вкуснятины, которую я принялась жадно поглощать, как только скинула с себя чужеродное тряпье и помыла руки. Ну а после того, как мне удалось утихомирить колики в желудке, я утопила свое разомлевшее от сытости тело в ванной.

Потом состоялась исповедь, во время которой я в очередной раз покаялась в своем недостойном поведении по отношению к Григорию. Но за него я зря опасалась, он давно уже принимал наши отношения такими, какими они сложились, поэтому долго говорить мне не дал.

— Танюша, успокойся. Ты никогда не клялась мне в любви и никогда ничего не обещала. Твои угрызения совести излишни, и не будем больше об этом.

Как хорошо, что есть хотя бы один человек, который меня понимает и принимает такой, какая я есть!

Сейчас, поднимаясь по лестнице, я с радостным чувством вспомнила вчерашний вечер и удовлетворенно думала о том, что, несмотря на мою забывчивость и несносный характер, наши с Григорием отношения не испортились.

В моем почтовом ящике опять лежало письмо. Опять тот же конверт, те же наклеенные буквы. В квартире, в которую я вошла с некоторым опасением, все выглядело на своих местах. Пройдясь по комнатам и не обнаружив никаких пришельцев, скинула теперь уже Гришины тапки, выглядевшие вполне достойно. Лидочкино одеяние было с большой радостью спущено мной в мусоропровод. До дома я доехала на такси — Григорий утром отправился на работу, когда я досматривала еще предпоследний сон.

Испытывая легкое нетерпение, вскрыла послание.

«Кара за содеянное. Если бы я не совершила тогда преступления, мой мальчик непременно был бы жив. Я просто не позволила бы ему умереть. Он умирал с мыслью, которую я не смогла простить обидчику: моя мать бросила меня. Спи спокойно, мой мальчик. Возмездие настигло виновного».

Женщина. Вероятно, та самая, поиски которой не давали мне покоя. Зачем она пишет мне письма? Уверена в своей неуловимости и издевается? Если нет, то неужели, кроме детектива, расследующего ею же совершенное убийство, не нашлось никого, кому можно излить душу? Мне-то хорошо известно, что очень часто такого рода исповеди устраивают с целью запутать следствие. Но бывает и по-другому, ведь понятие «совесть» не для красного словца существует. В любом случае, мотивы ее поступка оставались для меня пока загадкой.

Ну а если все же принять сообщение, которое я держала сейчас в руках, за чистую монету, то что мы имеем?

Когда-то женщина совершила преступление, косвенным или прямым следствием которого стала смерть ее сына. В результате обидчик наказан. Кто этот обидчик и что он совершил? Если эта женщина — убийца Коврина, значит, обидчик — Леонид Коврин. Что же он такого совершил? Если «темное, страшное место», упоминавшееся в предыдущем письме, не что иное, как тюрьма, куда пришлось отправиться этой женщине после совершенного ею когда-то преступления, то все это очень тесно перекликается с историей, рассказанной мне Марьей Трофимовной. Посаженная в тюрьму мать Врежика, сам мальчик, умерший вскоре после этого от порока сердца… Одно непонятно: при чем здесь сын Ковриной Леонид? Когда умер Врежик, Леонид сам находился в очень нежном детском возрасте, каким образом он мог стать обидчиком?

В тот факт, что Степанида Михайловна может являться обидчицей, я тоже плохо верила: ведь она приютила Врежика в детском доме, когда у его матери были проблемы. Это обстоятельство должно породить одну лишь благодарность со стороны этой женщины, назвавшейся при встрече со Светланой Белоярченко Антониной. Я вспомнила страх в глазах Ковриной, когда задала ей вопрос про незнакомку, которая побывала у ее сына незадолго до его смерти. Чего она боится? Над этим уравнением со многими неизвестными мне еще предстоит поработать.

Я села к телефону. После пятого гнусавого гудка трубку наконец взяли.

— Да, Татьяна, я нашла интересующую вас информацию, — раздался в трубке все такой же усталый голос начальницы детского дома. — Мальчик по имени Вреж носил фамилию Шегирян, согласно записям, он прожил в детдоме два месяца и умер 23 мая 1976 года в больнице от порока сердца.

— Скажите, про его мать что-нибудь известно? Она ведь должна была написать отказ от ребенка?

— Да, — подтвердила моя собеседница, — отказная прилагается. Шегирян Вера Ефимовна — так звали мать мальчика, 1951 года рождения.

— Каким числом датирован отказ?

— Здесь стоит дата — 2 мая 1976 года.

— Вы мне очень помогли, — поблагодарила я директрису, делая тем временем заметки на настольном календаре.

На кухне щелкнул электрический чайник, призывая меня утолить жажду, а заодно и чувство голода. С удовольствием поглощая хрустящие вафли с любимой лимонной начинкой, я задумалась так, что не сразу подошла к трезвонящему телефону.

— Где тебя черти носят? — было первое, что я услышала. — Звоню тебе уже второй день!

— Я человек недомашний, к тому же дел по горло, — спокойно ответила я, дожевывая вафлю. Терпеть не могу оправдываться!

— Хм, дела… Я звонил даже в двенадцать ночи! — не унимался Свитягин. — Ты случайно не в фирме по организации досуга подрабатываешь?

Его пошлый грубый юмор я пропустила мимо ушей.

— Какие-то новости?

— Собственно, я не обязан тебе о них докладывать. Но раз уж обещал… — напрашивался на благодарность опер. — В общем, Столярова мы поймали, и он сейчас дает показания.

Как, однако, оперативно иногда работает наша милиция, просто диву даешься!

— Лихо сработано, — откликнулась я, а про себя подумала, что поиски Столярова увенчались успехом наверняка лишь благодаря какой-нибудь случайности.

— Спешу тебя обрадовать — Столяров признался и в убийстве алкаша Логинова, и в убийстве своего племянника Коврина.

— Как!.. — мой голос звучал ошарашенно. — Столяров признался в убийстве Коврина?

— Совершенно верно. А чему ты так удивляешься? — не понял моей реакции Николай.

— Но этого не может быть! — безапелляционно заявила я и тут же поспешила объясниться: — Мне стали известны некоторые дополнительные детали. Есть свидетели, показания которых опровергают факт убийства Столяровым Коврина. Давай встретимся сегодня и поговорим.