Рекомендателем выступал зять Льва Николаевича граф Валерьян Петрович Толстой, женатый на единственной сестре писателя, той самой горячо любимой братьями Машеньке, которая во время их детских прогулок по московским бульварам должна была на Пречистенском говорить по-рус-ски и называться соответственно русским именем, на Никитском преображаться в Мари и переходить на французский, а уж на Тверском и вовсе становиться болтающей по-английски Мэри.

Это Валерьян Петрович станет прообразом адъютанта Дубкова в толстовском «Отрочестве», который в первой редакции повести «был человек уже лет 25… он имел для нас прелесть самой добродушной гусарской физиономии (глупость которой скрадывалась несколько воинственностью)». У Дубкова состояние ногтей и прекрасное знание французского языка соответствовало тому, что он считал человеком «комильфо». Служил граф в гусарском полку принца Оранского и перед женитьбой на семнадцатилетней Марии Николаевне Толстой вышел в отставку с чином майора.

Соседи, естественно, знали о существовании друг друга, но не имели случая лично познакомиться. Все разрешилось появлением в журнале «Современник» за сентябрь 1852 года повести «История моего детства», подписанной инициалами «Л.H.». Тургенев написал письмо графу Валерьяну Петровичу: «Милостивый государь! Посылаю Вам № «Современника», в котором помещена повесть брата Вашей супруги — «Отрочество», — думая, что это будет интересно для Вас. Я давно имел желание с Вами познакомиться, если и Вы с Вашей стороны не прочь от этого, то назначьте мне день, когда мне к Вам приехать, начиная со вторника. Я чрезвычайно ценю талант Льва Николаевича и весьма бы желал знать о нем, где он и что с ним». В названный вторник Толстой сам приехал в Спасское-Лутовиново, а спустя два дня Тургенев нанес Толстым ответный визит, после которого написал Некрасову, что жена графа — «премилая женщина, умна, добра и очень привлекательна». Дружеские отношения завязались, а в 1856 году графская чета и вовсе пробыла целую неделю в Спасском. Своим стало для Тургенева графское Покровское, отстоявшее от него всего в 20 верстах, и увековеченное в «Анне Карениной» — белокаменный дом среди вековых лип. Но все для него решалось присутствием Марии Николаевны с «каким-то глубоким выражением глаз», «искренностью сердца», «величайшей впечатлительностью нерва» и притом «умной, как день».

Жизнь Марии Николаевны складывалась совсем обычно и одновременно почти трагично. Рано осиротевшие маленькие Толстые оказались на попечении тетушки Т. А. Ергольской, без памяти полюбившей свою внучатую племянницу. Шестнадцати лет Машенька окончила Благородный институт, и тетушка заспешила выдать ее замуж, памятуя о судьбе рано скончавшейся матери сирот. История матери и ее первой любви в свое время поразила воображение Льва Николаевича.

Начало этой истории уходило во времена Екатерины II. Былой фаворит императрицы Григорий Александрович Потемкин был известен своей слишком пылкой привязанностью к собственным племянницам, отличавшимся редкой красотой. Императрица смотрела сквозь пальцы на «шалости» нужного ей сановника и тогда, когда он подыскивал среди ее придворных претендента на руку очередной освобождавшейся от дяди красавицы. Огромное приданое позволяло быстро находить титулованных женихов. Для особой любимицы Варвары Васильевны дядя наметил молодощі го красавца князя Николая Волконского, которому и было сделано соответствующее предложение во время путешествия императрицы со свитой в Тавриду Князь и в самом деле находился в затруднительном материальном положении, но счел самую идею подобного брака оскорбительной, что и высказал в нелицеприятных выражениях Григорию Александровичу.

В результате Волконскому пришлось оставить двор и поселиться в Москве, в родовом доме на Воздвиженке. Варвара же Васильевна, воспользовавшись отъездом дядюшки под Бендеры на театр военных действий, испросила у императрицы разрешения на свою свадьбу с князем Сергеем Федоровичем Голицыным, известным тем, что кроме охоты и любительского театра, в котором он с успехом выступал, его ничто не интересовало. Под воздействием императрицы Потемкину пришлось усмирить свой гнев, наградить племянницу соответствующим приданым. Варенька, со своей стороны, сочла за благо покинуть Петербург и поселиться в великолепном московском голицынском дворце на Никитском бульваре (№ 8), за углом от дома Николая Волконского.

Шло время. У княгини Голицыной родилось десятеро сыновей, у князя Волконского — единственная дочь от урожденной княжны Трубецкой, вышедшей за него замуж в немолодых летах. Соседи не только подружились, но и подумывали о возможности породниться. Машенька Волконская и в самом деле увлеклась в свои шестнадцать лет своим сверстником из числа Голицыных-младших. Был назначен день свадьбы, но в канун ее жених скоропостижно скончался от простудной горячки. Отчаяние юной княжны не имело пределов. Четырнадцать лет она отказывала всем женихам, пока отец чуть не на смертном одре взял с нее обещание выйти замуж. Этим «избранником без любви», по выражению родственников, стал граф Николай Толстой. Мария Николаевна родила ему двух сыновей и дочь и вскоре умерла. По убеждению писателя, его мать жила одной любовью, но любила в своей жизни только своего первого жениха и второго сына, которому смогла дать имя потерянного возлюбленного — Лев.

Родные разделяли опасения тетушки Т. А. Ергольской, Машенька-младшая, со своей стороны, ни в чем не стала противиться воле старших. Между тем Любочка из «Детства» и «Отрочества» — она превратилась в очаровательную женщину. Ее интересы, понимание жизни, увлеченность музыкой и литературой не находили ни малейшего отклика у мужа. Очень скоро дело дошло до того, что под благовидным предлогом граф Валерьян Петрович построил рядом со старым новый барский дом, куда и перешла жить Мария Николаевна с фортепьяно, подаренным ей братом Львом, и детьми, но уже без графа. К тому же выявилось еще одно неблаговидное обстоятельство в жизни Валерьяна Петровича. Еще до свадьбы он начал жить со своей крепостной, имел от нее множество детей и не собирался менять образа жизни. На дом для законной жены он не слишком потратился: в доме были всего «две прехорошенькие комнаты» с роялем в спальне, за которым Мария Николаевна проводила долгие часы. Музыкантшей она была очень хорошей.

Как же остро он сознавал, что не имел права ни на что. Ни сблизиться с поразившей его воображение женщиной, ни лишний раз с ней заговорить, тем более наедине, ни выйти пройтись по парку, ни даже написать отдельной, ей адресованной записки, пусть даже самого невинного и делового содержания. В лучшем случае это были поклоны, которые приписывались в письмах к мужу. Но отказать себе в возможности хотя бы издали видеть Марию Николаевну Тургенев уже не мог. В письмах всем близким друзьям и даже простым знакомым начинают мелькать упоминания о графской чете: хотя бы так можно поговорить о графине, коснуться какой-то ее черты, слов, особенностей поведения. Настоящим праздником становилась возможность почитать для Марии Николаевны вслух литературные новинки.

«Мой муж был такой же страстный охотник, как Иван Сергеевич. С охоты они обыкновенно возвращались к нам и вечер проводили за чтением или беседой. Тургенев читал очень хорошо, но охотнее читал чужое, любимое им, нежели свое. Свое он читает только что написанное… Я помню, как он читал нам «Рудина», который и мне, и мужу очень понравился». Мария Николаевна, как могла, защищала графа Валерьяна Петровича, в действительности откровенно скучавшего во время всех «литературных антреприз». Только одной из близких ей особ графиня признавалась, что «мужа литература утомляла».