Ей самой непонятно, отчего за ней закрепилось имя «Ла Лока» – Безумная. Ведь в ней нет ни капли безумия. Она расчетлива, аккуратна, рациональна. Она оказывает определенные услуги за строго определенную плату. И не оставляет никаких мелочей на волю судьбы. Она не знает, что такое неудача. Если хотите, чтобы что-то было выполнено точно и в срок – и у вас есть деньги! – обращайтесь к Ла Локе.

Металл плавится, шипит и капает на два проводка, которые надо соединить. Ла Лока вдыхает едкие пары и на миг задерживает в легких.

На столе рядом лежит распечатка имейла от клиента.

Вместо подписи – аккуратная сеточка из сорока девяти точек. А в самой середине центральная точка обведена жирным красным кругом. Яблочко на мишени.

Центр.

День на исходе. Клоуны и Летучие Акробатки собирают вещи после своей части репетиции, дружески похлопывают друг друга по спине. С лиц ушло напряжение. Атмосфера почти как в старые добрые времена. Но Дэнни все еще напряжен, все еще начеку.

Он всю репетицию высматривал что-либо подозрительное в реакции или передвижениях участников труппы – но больше ничего достойного внимания не заметил.

В горле у него все еще стоит сырой тяжелый комок эмоций. Таинственная фотография Хавьера расшевелила бурю чувств – и они так и просятся наружу. Он сглатывает, силясь загнать их обратно.

С наступлением темноты преображение арены «Мистериума» завершилось – словно бы над ней вознесся огромный купол и все они снова очутились под его полусферой. Вокруг видны лишь знакомые предметы реквизита, опоры, канаты, трапеции и качели, звездный задник с пляшущими на нем огоньками, вспыхивающими и гаснущими созвездиями и галактиками. Вон высоко над головой снова зажигается Орион. Неужели всего лишь вчера Дэнни смотрел, как звездный охотник шагает над парижским кладбищем? Неужели и вправду еще не прошло двух лет с тех пор, как он последний раз наблюдал, как на этом драматическом фоне выступают мама и папа? Комок в горле сжимается еще плотнее.

Мария, вращаясь, летит по воздуху на летающем шнуре[57]. Яркий луч прожектора выхватывает из тьмы кружение татуировок и прядей волос. На спине вспыхивает золотая петля уробороса. Дэнни замирает на месте. Несмотря на разброд в мыслях, на тревогу, подобное зрелище завораживает, напоминает, как же это здорово – быть живым. Как хорошо, когда твоя работа напоминает об этом и другим людям.

Роза с Заморой подходят к мальчику.

– Знаешь что, – улыбается распорядительница, – мы провели весь техпрогон без сучка без задоринки. Правда, кое-что еще остается…

Она выразительно кивает на стоящую сбоку красную пушку Заморы.

– Но сперва ужин, – потягивается Роза. – Проголодался, Bello?

– Да, страшно, – откликается Дэнни, хотя, сказать правду, в глубине души боится, как бы его снова не стошнило. С ним явно что-то не в порядке. Неужели подцепил какую-то заразу?

– Я приготовила свое коронное блюдо. Риболлита!

Вся труппа собирается в задней комнате за длинным столом на козлах.

Аки порывается было усесться во главе, но Замора сильной рукой преграждает ему путь:

– Давай сегодня оставим почетное место для Дэнни. Продемонстрируем, как ВСЕ мы рады его видеть. Он это заслужил.

Присутствующие отзываются согласным рокотом. Внезапно оказавшись в центре внимания, Дэнни пытается скрыть смущение. Он благодарен Заморе за великодушный жест, но предпочел бы просто тихонько отсидеться в сторонке. Хоть переждать, пока тошнота отступит.

Нельзя терять бдительность, думает он. Надо смотреть во все глаза, вылавливать любой намек на фальшь в словах или поведении. Вот, например, похоже, что клоуны не разделяют всеобщего энтузиазма, тогда как все остальные за столом выкрикивают приветствия и обращают к нему поднятые бокалы.

Роза ставит на стол огромный котел с похлебкой и принимается наполнять миски до краев:

– Надеюсь, Bello, ты ее еще не разлюбил. Раньше-то просто обожал, еще когда… когда был помладше.

– Как нога, Дэнни? – кричит Мария с другого конца стола.

– Отлично, спасибо, – отвечает Дэнни, силясь придать голосу жизнерадостность, но что-то тягучее, вязкое в горле душит все сильней и сильней, на глазах выступают слезы.

– Похоже, ты тоже поучаствовал в заварушке в Гонконге? – пищит Фрэнки Бум через весь стол. – Расскажешь?

– Ой, дайте парню поесть, – торопливо перебивает Замора.

Дэнни смотрит вниз, на похлебку, и водит ложкой в миске, гадая, что же сказать… и можно ли тут хоть что-нибудь сказать.

– Я пустил в ход трюк, которому меня папа научил… – с запинкой говорит он.

Риболлита еще слишком горяча, но душистый запах приправ из миски проносится по памяти Дэнни, поворачивает мысли вспять, вспять…

– Так и не понял, как ты вообще очутился там, на крыше, – настаивает Джои.

Дэнни подносит к губам ложку густой ароматной похлебки, дует на нее, прихлебывает. И тут происходит нечто очень странное.

Еду словно бы приправили сильным наркотиком. Как только вкусовые сосочки на языке ощущают знакомые оттенки вкуса, время подвисает, застывает, стол перед мальчиком теряет очертания, растворяется, а лица сливаются в единое пятно. Вязкая тяжесть, давно обосновавшаяся в желудке, резко подступает к горлу, к носу – и наконец выпускает на волю волну воспоминаний и горя…

Прошлое возвращается, обрушивается на голову – бесчисленные такие вот ужины, когда все сидят за общим столом, передают по кругу бутылки вина, кто-нибудь перебирает струны гитары, наигрывает на аккордеоне. Смех, веселая болтовня, неловкие паузы, подколки, ругательства, долгие истории – и все под Розину стряпню. Одни пришли в костюмах, не смыв побелку с лица, другие в джинсах и футболках. Сплетни, шутки, флирт, цирковые байки, но больше всего – смеха.

По вечерам труппа частенько усаживалась прямо на улице, под звездным небом. Скатерти лучились белизной, кто-нибудь из клоунов бродил вокруг, выпуская петарды, взрывающиеся над головой. Случалось, обломки падали сквозь ветви деревьев на стол, вызывая взрывы хохота. Неудержимый смех, море энергии… а потом все прервалось, свет погас, а обугленные остатки дома Дэнни были бесцеремонно сметены и выкинуты бог знает куда.

Больше того. Последний раз мальчик получил миску риболлиты вечером накануне пожара, и вот сейчас знакомый вкус – пряный, особенный – высвобождает и эти воспоминания…