Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну и хам, однако! Писать тебе. Ладно, уясню, коптит ли еще небо его папаша, накляузничаю ему на его сына и как дважды два ему докажу в письме, что сын у него треклятый идиот и больше ни шиша!
Я сказал:
— Люпин, пожалуйста, умерь выражения в присутствии твоей матери.
Люпин ответил:
— Виноват, ах, дико виноват, но никакие другие выражения к нему не подойдут. К тому же я решил, что отныне ноги моей не будет в его доме.
Я сказал:
— Но ты же знаешь, Люпин, он отказал тебе от дома.
Люпин ответил:
— Не будем крючкотворствовать. Что это меняет? Дейзи шикозная девчонка, и десять лет меня прождет, если надо будет.
5 ЯНВАРЯ.
Поистине меня не слушается мое перо! Мистер Джокер мне объявил, что жалованье мое будет поднято на сто фунтов! Мгновенье я стоял с открытым ртом, ничего не соображая. Мне ежегодно повышают жалованье на десять фунтов, и я думал, теперь это будет на пятнадцать, ну на двадцать; но сто — уму не постижимо! Мы с Кэрри порадовались оба нашему богатству. Люпин явился вечером в отличном расположении духа, я тихонько послал Сару на угол к бакалейщику за бутылочкой шампанского, мы уже такое пили — «Братья Джексон». Мы откупорили ее за ужином, и я сказал Люпину:
— Мы празднуем хорошую новость, которая свалилась на меня сегодня.
Люпин ответил:
— Ура, папан! И у меня тоже хорошая новость. Двойной праздник, э?
Я сказал:
— Мальчик мой, за неустанные труды в продолжение двадцати одного года и чуткое внимание к интересам начальствующих лиц я вознагражден продвижением по службе и прибавлением жалования в размере ста фунтов.
Люпин трижды прокричал «ура», и мы так стучали кулаками по столу, что Сара прибежала глянуть, не случилось ли чего. Люпин попросил снова налить бокалы, встал и объявил:
— За труды в фирме «Джоб Клинандс, биржевые маклеры» в продолжение нескольких недель, при отсутствии всякого внимания к интересам начальствующих лиц, папан, я вознагражден акциями в пять фунтов, в одном шикозном дельце. И вот сегодня я зашиб сто фунтов.
Я сказал:
— Люпин, ты шутишь.
— Нет, папан. Это добрая старая правда. Джоб Клинандс меня подключил к хлоратам.
21 ЯНВАРЯ.
Весьма озабочен тем, что Люпин завел рессорную двуколку с пони. Я ему сказал:
— Люпин, имеешь ли ты право на такое возмутительное мотовство?
Люпин ответил:
— Ну, приходится ж когда-никогда мотаться в Сити. И я ж ее только нанял, в любой момент могу отставить.
Я повторил:
— Имеешь ли ты право на такое мотовство?
Он ответил:
— Вникни, папан. Ты уж прости, но я тебе скажу, ты малость ретроград. Теперь не модно из-за всякой чуши угрызаться. Не в обиду тебе будь сказано, папан. Мой босс, он говорит, что если буду придерживаться его советов и не размениваться на мелочь, я кучу денег огребу!
Я заявил, что на мой взгляд самая идея спекуляций отвратительна. Люпин сказал:
— Какая ж спекуляция, папан, тут дело в шляпе.
Я посоветовал ему во всяком случае хотя бы отказаться от двуколки с пони; но он ответил:
— Я за один день огреб двести фунтов; ну, предположим, я буду иметь двести в месяц, пусть даже сто в месяц, хоть это мало, прямо смех — так ведь в год-то тыща двести набежит? И что мне фунт-другой в неделю за двуколку?
Я не стал продолжать эту тему, сказал только, что жду не дождусь осени, когда Люпин войдет в тот возраст, когда человек сам несет ответственность за собственные долги. Он ответил:
— Мой дорогой папан, я тебе обещаю — ни-ни, чтоб наобум. Буду действовать только по наводке Джоба Клинандса, а он в курсах, так что не извольте сомневаться.
На душе у меня полегчало. Вечером заглянул Тамм и, к удивлению моему, сообщил, что поскольку он заработал десять фунтов благодаря совету Люпина, он намерен пригласить нас с Туттерсами к себе в субботу, и мы с Кэрри его заверили, что будем непременно.
22 ЯНВАРЯ.
Обыкновенно я не выхожу из себя с прислугой; но вынужден был довольно строго указать Саре на злокачественную манеру, которую недавно она себе усвоила — убрав со стола после завтрака, так встряхивать скатерть, что крошки летят на ковер и потом попадаются вам под ноги. Сара ответила очень грубо:
— A-а, вам бы только жалиться.
На это я ей заметил:
— Нет, я не жалуюсь. Я всего лишь с вами говорил на той неделе по поводу куска желтого мыла у вас на каблуке, который вы таскали по ковру гостиной.
Она сказала:
— И на завтрак свой завсегда ворчите.
Я ответил:
— Нет, я не ворчу. Но, кажется, я вправе сетовать на то, что никакими силами не могу добиться яйца, сваренного вкрутую. Стоит разбить скорлупу, как оно у меня разбрызгивается по всей тарелке, о чем я уже раз пятьдесят вам заявлял.
Тут она начала кричать и закатывать мне сцену; но к счастью, как раз проходил мой автобус, так что у меня явился хороший повод ее покинуть. Тамм оставил вечером записку, чтоб мы не забыли о субботе. Кэрри сказала остроумно:
— Он еще ни разу не приглашал к себе друзей, как уж тут забыть.
23 ЯНВАРЯ.
Попросил Люпина, чтоб постарался поменять те жесткие щетки, какие недавно он мне презентовал, на что-нибудь помягче, поскольку парикмахер говорит, что мне сейчас следует щадить мой волосяной покров.
24 ЯНВАРЯ.
Вот оно и дома — новое каминное зеркало для малой гостиной. Кэрри очень мило пристроила веерочки сверху и по обеим сторонам. И комната сразу стала выглядеть гораздо, гораздо красивее.
25 ЯНВАРЯ.
Только мы отпили чай, как входит не кто иной, как Туттерс, который больше трех недель не появлялся. Я заметил, что он выглядит совсем даже нехорошо, и я сказал:
— Ну, Туттерс, как поживаете? Вид у вас унылый.
Он ответил:
— Да! И на душе у меня уныло.
Я сказал:
— А что случилось?
Он ответил:
— Да так, две недели был прикован к постели, а больше ничего. Одно время доктора совсем от меня отказались, и хоть бы живая душа меня проведала. Никто даже не потрудился поинтересоваться, жив я или умер.
Я сказал:
— Впервые слышу. Сколько раз вечером проходил мимо вашего дома и думал, у вас общество, такой во всех окнах сиял свет.
Туттерс ответил:
— Нет! Единственное общество мое были жена, доктор, да квартирная хозяйка, которая оказалась сущим золотом. Мне странно, что вы так ничего и не заметили в газете. «Новости велосипедиста» этого не оставили без внимания, насколько мне известно.