Конрад вцепился в подлокотники – крепко, до боли в пальцах.

Шесть лет назад, в Малайзии, ему довелось оказаться в вертолете, рухнувшем вниз при столкновении со стаей птиц. Кроме него не выжил никто. Три дня, до прибытия спасательной группы, он пролежал бок о бок с медленно разлагавшимися останками экипажа. Обычный солдат на его месте был бы отмечен в приказе, а то и получил бы медаль. Ему же после разбора полетов дали четверо суток отпуска по болезни и отправили обратно в зону боевых действий. Конечно, с него и спрос другой, но от этого было не легче.

– «Лис-первый» – группе, – хрюкнул в наушниках голос Паккарда. – Набирай чуть высоты и стройся в хвост за мной.

– Он в своей стихии, – заметила Уивер.

В этом Конрад ничуть не сомневался. Судя по тону полковника, здесь, в воздухе, был его мир.

– Следуем разомкнутым боевым порядком, – продолжал Паккард. – Держать всех в виду. «Лис-шесть», дай знать, когда встанешь на место.

– «Лис-шесть», строй замкнул, – невозмутимо ответил Коул.

– Потеряем друг друга из виду – просто держите курс. Ничего нового, все это мы уже делали не раз.

– Что не может не радовать, – пробормотал Конрад.

В бортовые иллюминаторы был виден грозовой фронт впереди – огромный, непроницаемый, точно отвесная скала. По стеклам иллюминаторов косо хлестал ливень. Извернувшись в кресле, Конрад увидел позади и внизу «Афину», медленно разворачивавшуюся по широкой дуге, уходящую от шторма ждать их возвращения в более тихих водах. В глубине души он слегка жалел, что не остался на борту корабля. Но все его существо – то, главное, что удерживало здесь, несмотря на конец войны, что заставляло снова и снова дергать смерть за усы по причинам, которые он никогда не смог бы объяснить, – стремилось к тому, что ждет впереди. Ну, после благополучного приземления, конечно.

Он вновь сел прямо – и увидел, что Уивер отстегивает ремень безопасности.

– Уивер, куда вас черт понес?

– Сходить кой-куда, повидать кой-кого, – ответила журналистка, протискиваясь между креслами пилота и второго пилота.

Оба оглянулись на нее. Сливко закатил глаза и вновь устремил взгляд вперед, на приборную доску, готовясь к встрече с надвигавшейся громадой грозового фронта.

Стало темнее, вертолет завибрировал. Ощущения и звук не внушали доверия. Конрад открыл было рот, но тут машина словно провалилась в глубокую темную яму.

Вертолет затрясся, заплясал в воздухе.

Уивер продолжала снимать. Конрад заметил, что объектив камеры нацелен не наружу, а на Сливко и его напарника, выравнивавших машину. Пожалуй, эти застывшие кадры могли бы сказать об опасности полета и мастерстве пилотов очень многое.

За окнами, залитыми ливнем, то тут, то там вспыхивали на краткий миг едва различимые бортовые огни остальных машин.

– В джунглях вам наверняка пришлось пережить еще и не то! – крикнула Уивер, обернувшись к нему.

Вертолет вновь рухнул в воздушную яму. Конрад еще крепче вцепился в подлокотники:

– Ключевое слово – «пережить»…

– Дорогой Билли, – заговорил Сливко. – Сегодня я видел ураган и врезался прямо в него.

– Дорогой Билли, – подхватил голос Миллса в наушниках, – приходилось ли тебе хоть раз смотреть в темноту и чувствовать, как ледяная рука смерти сжимает брюхо, пока не перестанешь чуять ног под собой?

Как ни хотелось Конраду проникнуться их игривым настроением, у него ничего не вышло. Он мог оценить этот черный юмор, юмор боевого братства, но был чужим, не принадлежал к их крепко спаянной группе. «Дорогой Билли» был шуткой личной, только для своих, звеном цепи, связывавшей их друг с другом даже вне прямой видимости, в шторм, силящийся разъединить и разметать их строй. Той самой, что соединяла их и в бою, под пулями и ракетами.

Порой он очень жалел, что ему самому не с кем писать вот такие «письма дорогому Билли».

Он взглянул на Уивер. Та сосредоточенно пыталась поймать в кадр лобовое стекло вместе с лицом и шлемофоном пилота. Искала кадр, который не удалось снять еще никому.

«Может быть, в этой экспедиции такой кадр и найдется», – подумал Конрад, охваченный странным мрачным предчувствием. Пожалуй, это предчувствие было вызвано вовсе не боязнью высоты. Скорее – тем, что могло ожидать их впереди, внизу. Да, там была земная твердь. Но на нее еще не ступала нога человека.

– Компас совсем взбесился – показывает черт знает что, – сказал кто-то в наушниках.

– «Лис-первый» – всем, – откликнулся Паккард. – Перейти на инерциальную навигацию. И помните историю Икара. Отец дал ему крылья, склеенные воском, и предостерег: не поднимайся слишком близко к солнцу. Но радость полета оказалась так сильна, что Икар поднимался все выше и выше, пока солнце не растопило воск и он не рухнул в море. Но, джентльмены, армия Соединенных Штатов – не какой-то безответственный папаша. Она снабдила нас крыльями из раскаленной добела пенсильванской стали холодной прокатки.

– Очень поэтично, – буркнул Конрад, не заботясь о том, слышит ли его кто-нибудь.

Еще несколько секунд – и они прорвались сквозь грозу. Тряска и качка пропали так же мгновенно, как начались. В иллюминаторы, ненадолго ослепив Конрада, хлынул яркий солнечный свет, преломленный потоками ливня. Его пальцы на подлокотниках ослабили хватку.

– Эй, Конрад, наш праздник начался! – сказала Уивер.

– Снижаемся до предельно малой высоты. Держать плотный строй! – приказал Паккард.

Конрад распахнул бортовой люк «Хьюи». Воздух с оглушительным ревом ринулся внутрь, но открывшийся вид оказался потрясающим.

Внизу катились синие океанские волны. Темные тени отмечали перепады глубин, а белые ломаные линии означали верхушки рифов, скрывавшихся под поверхностью. Впереди волны разбивались о берег огромного острова, выступившего из тумана.

У Конрада перехватило дух. Как странно это было – нырнуть в грозу, пройти ее насквозь и оказаться лицом к лицу с таким пейзажем. Ошеломляюще прекрасная, нетронутая, неизведанная земля дышала первозданной, едва ли не пугающей дикостью. Если все, что говорил Ранда, было правдой, возможно, на этом таинственном острове не бывал еще никто за всю историю человечества.

Изогнутая полумесяцем полоса прибрежных пляжей сменялась темными джунглями. В глубине острова виднелись заросшие деревьями холмы и горы, острые каменные гребни и шрамы глубоких ущелий, куда не мог заглянуть не только глаз человека, но даже солнечный луч.

Перегнувшись через Конрада, Уивер взглянула вниз и тут же защелкала затвором фотоаппарата. Искоса взглянув на Конрада, она ухмыльнулась.

– Вы вообще ничего не боитесь? – спросил он.

– Только клоунов.

– Буду иметь в виду.

Вертолеты с ревом прошли над берегом. Казалось, джунглям, лежащим внизу, миллионы лет. Девственные заросли… Нигде, куда хватало глаз, не было видно ни единого признака присутствия человека – ни дорог, ни просек, ни зданий, ни линий электропередач. Ни намека на вырубки, тропы или населенные пункты. Глядя назад, Конрад видел лишь листву, потревоженную струями воздуха от винтов, да стаи птиц, вспугнутых поднятым неведомыми пришельцами шумом. Земля резко пошла на подъем, затем – снова на спуск. Дальше лежала долина, дно ее рассекала темная извилистая черта – может, река, может, еще более глубокий спуск в темноту.