ко всем клиенткам он имел свой подход. У одной нашей постоянной клиентки талия переваливала за метр, так он говорил ей, когда снимал мерки: «Боже, вы такая тростинка! Какая у вас замечательная тазобедренная композиция! Восток! Сплошной Восток! Восемьдесят сантиметров! Всего восемьдесят сантиметров!»

Другой клиентке, которая всегда ходила с мрачным лицом, он говорил, когда она переступала порог нашего ателье: «Звезда моя, улыбайтесь! Завтра будет ещё хуже…»

Была у нас такая Роза Абрамовна, так она всегда просила Лёву сделать побольше декольте.

А Лёва ей всегда отвечал: «Розочка, звезда моя, только не надо меня уговаривать, я и так соглашусь! Вопрос в том, насколько побольше? Побольше, чтобы скрыть, или побольше, чтобы показать?»

Ах, как он умел общаться с дамами! Он таки давал нам столько клиенток, что мы не успевали сдавать заказы.

Лёва был стар, некрасив и имел изворотливый ум. Десятилетним ребёнком он прошёл через концлагерь, и именно там он получил первые уроки кройки и шитья. Ему нужно было стирать одежду для немецких офицеров, а у одного кителя случайно оторвался воротник. Офицер сильно избил Лёву и велел к утру принести зашитый китель. Один добрый человек из пошивочного цеха дал Лёве иголку и показал, как делать стежки. Когда военнопленных освободили, Лёва остался один – его семья сгорела в печах Освенцима. В детдоме, куда он попал после войны, воспитательница увидела, что у мальчика прямо-таки талант к швейному делу. Лёва был определён в швейное училище и со временем стал лучшим закройщиком в нашем городе.

Миша, помнишь, ты однажды приревновал меня к Лёве? Потом ты понял свою ошибку: Лёву никогда не интересовали замужние женщины. Что я говорю – Лёву вообще не интересовали женщины. Да, он был женским портным и именно поэтому умел обращаться с женщинами – он знал нашу природную суть.

Бедный Лёва, его дважды чуть не посадили: в первый раз, когда кто-то донёс в органы, что у лучшего закройщика Одессы ночует мужчина. Мы все об этом знали, и если бы это был какой-то посторонний Лёва, у которого ночует мужчина, мы бы не потерпели такого кошмара в нашем дворе. Но это был наш Лёва, гордость нашего ателье, поэтому мы делали вид, что ничего не знаем про Лёвину индивидуальность. Но Лёва был начеку: на столике в его комнате всегда стояла доска с разложенными на ней шахматами.

Когда однажды в два часа ночи к Лёве пришёл милиционер, чтобы поймать его с поличным, они проиграли весь этот спектакль, как заправские актёры, сказав, что когда они садятся за шахматы, время летит так незаметно… Лёва никогда не играл в шахматы и знал только один ход: Е-2 – Е-4. Но когда кто-то к нему вдруг заходил, его друг, если можно так сказать, садился к шахматной доске, брал в руки шахматную фигуру и замирал в раздумье. Лёва накидывал роскошный халат и шёл открывать двери.

Наш Лёва на самом деле был гениальным закройщиком: он так умел раскроить ткань, что оставалось немного материала на какую-нибудь мелочь. Иногда материала оставалось больше, чем уходило на платье, если заказчица вообще ничего не понимала в швейном деле. Обрезки я выносила из ателье на себе, а из этих кусков Лёва выкраивал авоськи, косынки или даже кофточки, если ткань была дорогой и красивой. А ты, Мишенька, если ткань была уж очень красивой и слишком дорогой, делал из неё туфли. Шили мы всё это дома, подпольно, чтобы, не дай Бог, никто ничего не заметил. Потом моя знакомая, спекулянтка Дуся, торгующая на Привозе тряпками и всякой всячиной, продавала всё это, сделав небольшую наценку на собственный заработок. И таки да, в те самые лучшие времена у нас был свой маленький бизнес, как говорил мой Яша. Стыдно? Кому было стыдно, Миша? Мне стыдно? Да никогда. Государство платило такие маленькие зарплаты, что на этих обрезках мы умудрялись делать за месяц полторы, а то и две зарплаты. Миша, воровство – это когда ты берёшь у государства. Обрезки и государство – это две разные вещи. От того, что мы с Лёвой делали свой бизнес, никто не пострадал, ты же знаешь.

И только один раз мы прокололись с этими обрезками.

К нам в ателье зашла жена какого-то чиновника из горкома партии. Толстая и очень несимпатичная женщина. Лёва встретил её во всеоружии: он нацепил на лицо свою дежурную улыбку, посмотрел на даму обольстительным взглядом и сказал:

– Добро пожаловать в наше ателье! Что будем шить?

– Мне нужно выходное платье.

– Как я сразу не догадался! – прокричал Лёва, вознеся вверх руки. – Конечно, платье и, конечно, выходное! Покажите, пожалуйста, ткань и расскажите о своих предпочтениях. Мы с вами выберем лучший в мире фасон.

В это время он пристально оглядел женщину, размышляя, в каком месте следует делать талию. Мало того, что эта женщина весила больше центнера, у неё была фигура «перевёрнутый треугольник». Это значит, Миша, большой верх и малый низ. На такую фигуру сложно сшить платье, чтобы оно сидело как надо, чтоб я так жила.

Женщина достала из сумки отрез и положила его на стол. Сказать, что это была красивая ткань, – не сказать ничего. Это была прекрасная ткань, называлась она «панбархат». Нет, это не то же самое, что бархат: панбархат тонкий и блестящий, с гладким, чуть-чуть глянцевым ворсом на рисунке. Узор из цветов был на прекрасной основе из натурального шёлка. Ткань была тёмно-вишнёвого цвета, она струилась и переливалась так красиво, что от неё невозможно было отвести глаз. Единственный минус этой ткани был в самой тётке: ткань никак не шла ей по своей сути. Панбархат был предназначен королеве, а нам предлагали сделать из него чехол для «запорожца». Но нужно было знать Лёву Штеймана. Он ощупал сначала ткань, потом её хозяйку, и, подмигнув мне, сказал ей:

– Звезда моя!

Так, и только так Лёва называл всех клиенток.

– Звезда моя! Чтоб вы были здоровы, ткани здесь впритык, но я что-нибудь придумаю.

Это была кодовая фраза. Если Лёва говорил, что ткани впритык, это означало, что ткани хватит ещё на половину платья.

– Почему это впритык? – возмутилась тётка. – Мне привезли эту ткань из… Неважно откуда, и мне сказали, что её должно хватить. Причём заметьте, такой ткани вы нигде не увидите! Это единственный отрез, и обращаться с ним надо с большим почтением.

Скорее всего, отрез она купила у подпольного спекулянта, но ткань и правда была чудесная.

– Понимаете, звезда моя, эта ткань особенная: она не должна обтягивать даже такое чудесное тело, как у вас. Она должна быть в свободном падении, что скроет некоторые особенности вашей фигуры и придаст ей ещё большую стройность!

– Не