Марина не знала, как следует понимать эти слова: как просьбу остаться или как сомнение в том, надо ли ее оставлять. Словно отвечая на ее вопрос, госпожа Иветта тут же пояснила:

– Я должна понять, не было ли ошибочным мое первое впечатление. Не скрою, ты мне понравилась, я чувствую в тебе… известные способности, благодаря которым ты могла бы стать моей помощницей. Но я должна быть уверена…

– Конечно, – кивнула Марина. – Я понимаю.

Она не знала, как ей называть эту женщину: по отчеству, по имени? Слишком уж необычным и каким-то неподходящим для домашней обстановки было пышное именование «госпожа Иветта, колдунья»…

– Очень хорошо, что ты догадлива, – улыбнулась госпожа Иветта. – В таком случае, мы можем перейти в салон, чтобы выяснить все до конца.

– А разве вы работаете не здесь? – удивленно спросила Марина.

– Ну конечно нет! – засмеялась госпожа Иветта. – Милая, ты просто не совсем хорошо представляешь себе мой уровень! Хотя и откуда бы, в самом деле?.. Здесь я не только не работаю, но даже и не живу. Да разве можно жить в таких условиях! Но Медведково – рабочий район, здесь множество придавленных жизнью людей, и было бы глупо пренебрегать такой обширной клиентурой. Ты ведь совершенно случайно застала меня своим звонком: обычно у меня здесь включен автоответчик.

Не задавая больше вопросов, Марина пошла за госпожой Иветтой.

Салон, о котором она говорила, располагался в соседней квартире. Странно было выходить на грязную лестничную площадку из бело-голубой комнаты…

Марина сразу вспомнила о вчерашней крысе и вздрогнула. Но госпожа Иветта, казалось, не замечала здешних неприятных мелочей. Она открыла два замка замысловатыми длинными ключами, и Марина вошла вслед за ней в темный коридор.

Вот эта квартира действительно напоминала колдовскую келью! Идя за госпожой Иветтой, Марина на ходу заглянула в открытую дверь и поняла, что одна из комнат явно предназначена для ожидающих посетителей. А вот вторая, в которую они и направлялись…

Во второй комнате было совершенно темно, несмотря на ясный день: окно в ней было задрапировано тяжелой красной с золотом парчой. Это Марина увидела, когда госпожа Иветта зажгла массивные медные лампы, свисавшие на цепях с потолка. Лампы были не электрические: как только в них вспыхнули мерцающие огоньки, по комнате распространился кружащий голову запах.

Стены комнаты были задрапированы такой же парчой, как и окно, и все это золото таинственно поблескивало при неровном и неярком свете медных ламп.

Вдоль стен располагались невысокие комоды с большими ящиками, и Марине вдруг показалось, что в этих ящиках может храниться все что угодно – чуть ли не отрезанные головы. Но на комодах и столиках стояли не головы, а многочисленные кувшины и чаши, свечи в старинных подсвечниках, зеркало, медная кадильница и даже большое чучело совы с желтыми круглыми глазами. На стенах висели иконы, и Марина всмотрелась было в них, но госпожа Иветта отвлекла ее от этого занятия.

– Садись, – сказала она, указывая Марине на высокий стул с резной спинкой, стоящий рядом с большим низким круглым столом.

Сама она села напротив Марины, внимательно вгляделась в нее.

Марина чувствовала себя немного растерянной, но совсем не испуганной, когда разглядывала келью. Стол перед нею был застелен бордовой бархатной скатертью, на нем были разложены карты – но какие-то необычные, со множеством фигур.

Она подняла глаза на госпожу Иветту и увидела, как изменилось ее лицо – или это просто отблески от ламп падали на него сейчас? Во всяком случае, лицо ее казалось теперь суровым, голубые глаза внимательно всматривались в Марину.

– Я хочу, – медленно и внятно произнесла госпожа Иветта, – чтобы ты употребила сейчас все свои способности. От этого будет зависеть твое будущее. Не экономь силы, сейчас в этом нет необходимости. Ты поняла?

– Да, – ответила Марина. – А что я должна сделать?

– Я покажу тебе фотографию человека, – сказала госпожа Иветта. – Ты должна всмотреться в нее – по-настоящему всмотреться, ты понимаешь? – и постараться передать этому человеку вполне определенный посыл. Например, заставить его рассмеяться ни с того ни с сего. Ты сможешь это сделать?

– Я попробую, – сказала Марина. – Где фотография?

– Я смогу потом проверить, действительно ли смеялся этот человек в тот самый момент, когда ты этого захотела, – сказала госпожа Иветта, не отвечая на Маринин вопрос. – Это ведь только проверка, поэтому я и выбрала фотографию того, с кем можно будет потом переговорить.

– Хорошо, – снова кивнула Марина.

Госпожа Иветта достала из ящика комода небольшую черно-белую фотографию.

– Смотри внимательно, – сказала она, протягивая ее Марине. – И не береги сейчас силы – я должна видеть все.

Марина посмотрела на фотографию. На ней была запечатлена девушка лет шестнадцати – большеглазая, светловолосая, с косой, заплетенной так, что волны волос закрывали виски и немного – щеки. Девушка улыбалась, но глаза у нее при этом были печальные.

Марине не надо было даже заставлять себя всмотреться в эту фотографию – таким милым и ясным было выражение лица девушки. И ей тут же захотелось сделать так, чтобы печаль ушла из этих глаз и девушка засмеялась…

Марина смотрела на фотографию не отрываясь, чувствуя, как постепенно исчезает для нее все, кроме этого нежного лица. Потом и очертания лица потеряли отчетливость, поплыли, как будто из глаз Марины потекли слезы. Но слез не было: просто она почувствовала, как из фотографии поднимается туманное облако. Оно приближалось к Марининому лицу, переливаясь и меняя очертания в своем неторопливом движении, и наконец Марина почувствовала, что погружается в него…

И тут же, в это самое мгновение, холод пронзил ее, смертный холод! Она почувствовала, как страшный обруч сдавливает ей виски, и одновременно – будто кто-то положил ей на горло неумолимую руку…

Марина попыталась разжать этот неодолимый захват, но почувствовала, что не может шевельнуть рукой, что кровь стынет у нее в теле. В последнем стремлении высвободиться из страшных объятий смерти она вскрикнула и потеряла сознание.

Свет сначала забрезжил где-то в глубине глаз, не позволяя спать. А спать очень хотелось, и она постаралась избавиться от этого навязчивого света. Но он становился все ярче, неотвратимее – и наконец Марина поняла, что свет находится не у нее внутри, а освещает ее извне.

Она открыла глаза. Над нею был бело-голубой потолок, голова у нее болела. Марина приподнялась на локте, пытаясь встать, – и тут же со стоном упала на подушку. В комнате пахло чем-то похожим на резкие духи – наверное, она и очнулась от этого запаха.

– Наконец-то! – услышала Марина. – Ты меня почти напугала, Мариночка, нельзя же так!

Она увидела над собой склоненное лицо госпожи Иветты. Голос у той был слегка встревоженный, но глаза – спокойные, без тени даже легкого недоумения.