Толстяк растерянно развёл руками:

– Ума не приложу. Пришла служанка с клеткой. Говорит, дайте несколько голубей госпоже. В клетку как раз пяток и входил. Я этих сизарей и отдал.

– Значит она не знала, что есть лишние голуби, а просто попросила дать несколько штук? Пожалуйста, Маруф, подумай хорошенько и вспомни не спеша: была у этих голубей какая-нибудь общая примета?

Толстяк задумался.

– Прости меня, но, ничего вспомнить не могу. Не присматривался сильно. Мне ведь что? Главное, отобрать своих вяхирей. На остальных и не посмотрел. Сизари и сизари.

Он был искренне расстроен. Злат даже рассмеялся:

– Да что ты запыхтел, как горшок с кашей? Не запомнил и не запомнил. Самое главное ты рассказал. Если бы ты только знал, как ты мне помог! Ты знаешь этого торговца птицами?

– Нет. Но, его должен знать ключник. Птичек у него часто покупали.

От былой сонливости Злата не осталось и следа. Он теперь походил на пса, учуявшего дичь. Голос его стал резким и повелительным:

– А ну-ка позови сюда ключника! – приказал он привратнику. И сам двинулся к калитке. Ключнику пришлось догонять его уже на улице возле повозки.

– Скажи мне, добрый человек, – спросил наиб тоном, не предвещавшим ничего хорошего, – У кого вы покупали птиц?

Слуга почему-то испугался и замялся. Злат повысил голос:

– Успокойся, я не собираюсь интересоваться ценами и выяснять насколько ты облапошивал своего хозяина. Я хочу поговорить с ним совсем на другую тему.

– Это Веляй. У него дом в ясском квартале и лавка там же на базаре, – подумав, добавил, – Ещё есть двор за Булгарской пристанью.

– Веляй… Буртас что ли? Из Мохшинских?

– Не знаю. Но, с тех краёв точно. У него и весь товар оттуда. Он и соколами занимается, торг у него большой. С хозяином дела имеет. Я у него для дома певчих птичек покупал.

– Дорого?

– Какие птички. Если щеглы или дрозды с чижами, так нипочём. А соловьи иной раз как сокол стоят. Только я в этих тонкостях не разбираюсь. Моё дело деньги платить. И не переплачивать. Есть у нас слуга – он по певчим птичкам большой знаток. Сейчас с хозяином в степи.

– Ну, брат, Илгизар, – сказал Злат, когда повозка тронулась, – Кажись взяли след. Только бы не сорвалось. Ты драться умеешь?

– С мальчишками на улице дрался. Как все.

– Вот и хорошо. Лучше и не начинай. Теперь слушай меня внимательно. Если будет какая заварушка, ты не вздумай встревать, а тем паче меня выручать. Беги со всех ног к лошадям и скачи к ближайшей заставе. И ори, что есть мочи: «Караул!»

Когда уже лошадки понеслись по улице, добавил:

– Видишь, как дело повернулось? Голубки-то видать были почтовые.

XVI. Продавец птиц

По левую руку тянулись длинные амбары и заборы Булгарской пристани. У причалов теснились небольшие речные суда, суетились грузчики, возчики. Со дворов харчевен поднимались дымки и пахло чем-то вкусным.

– А чего мы сразу на дальний двор едем? – поинтересовался Илгизар.

– Любой торговец старается до обеда сам в лавке торговать, а после обеда обычно едет смотреть товар и отбирать чего-нибудь на завтра. Там нужно держать ухо востро. Птички товар особый и возле него всякий негодный народ крутится.

На недоумённый взгляд Илгизара пояснил:

– Кто таскает этому Веляю певчих птиц на продажу? Понятно, всякий дорогой товар возят те, кто этим кормятся. Соколов, кречетов возят издалека. Их поймать, натаскать, довезти немалая сноровка нужна. Этим люди из поколения в поколение занимаются. А кто в поле под Сараем будет с силками в траве лежать? Этим ведь на хлеб не заработаешь. Покупателя ещё найти нужно, а птицу это время кормить, держать. Расход, хоть и небольшой. Занимаются этим те, кто не при деле, самые что ни на есть бездельники. Проболтался день по полям или в кустах, вечером принёс Веляю. За сколько-нибудь. Всё не даром. Ему в его хозяйстве всё сгодится. Если не продаст в лавке, на корм соколам пойдёт. А то на корм и продаст. Они и на заказ ловят. Только раз этим делом не прокормишься, а постоянного занятия у этих людей нет, то и ждать от них ничего путного не приходится. Сегодня он с силками под кустом лежит, завтра помогает рагрузить-нагрузить. Послезавтра, глядишь, утянет, что без присмотра оставили. Человек без места, без дела – он самый опасный. Незанятым рукам часто работу находит дьявол.

Злат передал вожжи Илгизару и вытащил из под сиденья тяжёлый шиповатый кистень на стальной цепочке и стал прилаживать его в рукав. Помахав рукой и убедившись, что не мешает и со стороны не виден, добавил:

– Никогда не знаешь на что в таких местах нарвёшься. Так что держи ухо востро. Когда я буду разговаривать, стой в дверях.

Илгизару такое мнение о птицеловах не понравилось:

– Я тоже часто птичек ловил.

Наиба это только развеселило:

– Вот и понятно почему тебя загнали за тридевять земель учиться уму-разуму. Ибо был ты, видно, изрядным лоботрясом. Сверстники твои в это время поди родителям помогали. В лавке, в мастерской, по дому. Чего молчишь? Так дело было?

– Правда. Только мне не кому было помогать. Отец умер. Мать на подённой подрабатывала где могла. Меня уже предлагали в неволю продать. Мулла забрал учиться.

– Работник потребовался?

– Нет. Приехал к нам из Булгара. Поселился при мечети. Набрал учеников бесплатно, да ещё и кормил сам два раза в день. Но, строго было. Хмельного или свинины даже думать не моги. Пост – по всей строгости. И учил с усердием, с утра до вечера.

– Тогда поди уже птичек не ловил? Сюда тоже он прислал?

– Нет. В Сарай поехал, когда школу закрыли. У муллы нашего какая-то ссора вышла с монахом, что в Мохши приехал из Крыма.

– Из Крыма? Франк?

– Да нет, из наших. Говорили, что он туда был продан в малолетстве, принял христианство, выучился в школе и вот приехал проповедовать на родину. Наш учитель его и хотел побить вместе с нами. Стража не дала. Отвели всех к эмиру, тот позвал яргучи и велел рассудить по Ясе. Каждый сказал, что его веру хулили и толпа свидетелей это подтвердила. Ещё и городского кади позвали. А он с нашим учителем крепко не ладил, слишком, говорил, строг.

– Наверное, он, как и эн-Номан, считал, что тот плохо знал диалектику?

– В общем, заступаться за него не стал. Почесал эмир в затылке, да и велел обоим убираться из города подобру-поздорову. Нас отвели к городскому имаму. Он кого по домам разослал, а меня отправил с попутным караваном в Сарай, в медресе. Письмо дал к Бадр-ад Дину. Как раз в это время ехало в Сарай несколько купцов.

Двор Веляя выделялся сразу. Тремя большими голубятнями, высившимися, как башни замка по краям двора. На самом дворе стоял длинный амбар со множеством крошечных окошечек и пара длинных навесов, закрывавших от дождя большие клетки с птицами. Хозяин сидел в маленькой сторожке, приткнувшейся прямо у ворот.

Веляй был уже немолодой человек, сивый и розовощёкий, как многие уроженцы Руси, Мохши и Булгара. Просторная льняная рубаха была искусно вышита по вороту и рукавам затейливым красным узором, длинные волосы перехватывал по лбу узкий ремешок из мягкой кожи. На пальце правой руки блестел перстень с печатью. Хозяин. Наиба он узнал сразу и выбежал навстречу.

Хоть ворота были открыты, Злат не стал заезжать во двор, оставив повозку на дороге. Только моргнул Илгизару.

– Вижу неотложные дела привели тебя, достопочтенный, в мой бедный двор, – изображал радость Веляй. – Иначе бы ты навестил меня в городском доме или лавке. Угадал?

– Надеюсь, твоя проницательность сослужит службу и мне.

– Верный Веляй разобьётся в лепёшку, чтобы помочь верному слуге великого хана. Однако то, что мы встречаемся не дома, вовсе не означает, что я ничем не угощу дорогого гостя.

Илгизар, как и велено остался в дверях.

Веляй и впрямь не ударил в грязь лицом. Из накрытой белым платом большой корзины на стол явились лепёшки, чеснок, пучок зелёного лука и приличный кусок свиного окорока, присыпанного перцем. Рядом