Чарли был благодарен и матери за то, что она безупречно вела хозяйство и заботилась обо всем.

— Музей, пляж, кино, мы успеем повсюду, — уверяла она, заговорщически улыбаясь Сэму.

Чарли нравилось, как она хлопочет над мальчиком. Заставляет его есть, умываться, запрещает грызть ногти.

— Лучше я найду тебе дело, пока не готов ужин, — говорила она и вытаскивала коробку глины для лепки всех цветов радуги. Оба садились за кухонный стол, и Чарли наблюдал, как мать пытается вылепить собаку, не жалея наманикюренных ногтей. Даже когда один сломался, она не оставила своего занятия. Чарли хотелось подойти и обнять ее, но ноги не слушались.

Через несколько дней родители возвращались в Нью-Йорк и уговаривали Чарли и Сэма ехать с ними.

— Жаль, что мы не можем остаться еще ненадолго, — вздыхал отец. Какое облегчение, что они перестали говорить о похоронах и заупокойной службе.

Мать крепко обняла Чарли.

— Не наделай глупостей. И не стоит храбриться.

Чарли не совсем понял, о чем она, но поцеловал мать.

Сэм бросился к ней.

— У меня сердце разрывается при мысли, что придется оставить этого мальчика! Что тебе купить, Сэм? Что ты хочешь?

— Он ни в чем не нуждается, — вмешался Чарли.

— Вздор!

Она наклонилась к Сэму.

— Солнышко, твоя мама стала ангелом. Она на небесах и наблюдает за тобой сверху. Она тебя видит, и ты можешь с ней поговорить.

— Ма… — остерег Чарли.

Сэм вырвался из ее рук и растянул губы в тусклой улыбке.

После отъезда родителей Чарли понял, что скучает по ним. Дом казался странно притихшим. Теперь ему следует вернуться на работу, а Сэму — в школу. Как-то нужно пройти через все это.

Он поднял газету, перелистал и испытал настоящее потрясение при виде фотографии Эйприл. Почему она снова появилась в новостях? Зачем ему новое напоминание о ее смерти?

Эйприл стояла на солнце в красивом цветастом платье.

«Беглая мама, — гласил заголовок. — В трех часах езды от дома».

Неужели Эйприл действительно убегала?

Чарли снова уставился в газету. Рядом с ее фотографией была еще одна. Эту женщину он видел в городе. Копна вьющихся черных волос.

«Неужели „дорожная“ ярость фотографа стала причиной аварии?»

Сэм был счастлив, когда приехали дед с бабкой, но в то же время обрадовался, когда они отбыли домой. Он не поверил словам бабушки, будто его мама стала ангелом. Это не может быть правдой. Но бабка твердила это снова и снова. Он не любил, когда его расспрашивали о том дне, и старался выбросить из головы все мысли о нем. Если его одолевали вопросами, голос мгновенно становился едва слышным.

— Что случилось? — вопрошали они. — Ты помнишь?

Сэм отвечал, что был сильный туман и он ничего не видел. И старался не проговориться, что он один во всем виноват. Рано или поздно кто-то узнает, и тогда ему не поздоровится.

— Он ничего не помнит, — заверял па. Но, честно говоря, Сэм помнил. Так отчетливо и ясно, словно это случилось вчера.

В тот день, день аварии, он вошел на кухню, уже одетый в любимый свитер в красно-синюю полоску. Обычно мама успевала встать: пела под радио и готовила им завтрак.

— Вставайте, сони! — кричала она.

Но сегодня мама сидела в темноте за кухонным столом в цветастой голубой сорочке и почему-то молчала.

— Что ты делаешь в темноте? — спросил па. Включил свет, и они увидели синие круги под глазами ма, опущенные уголки губ. Отец хотел растереть матери плечи, но она отстранилась. Его рука повисла в воздухе.

Ма медленно поднялась и вымученно улыбнулась Сэму.

— Я просто устала, — пояснила она, наклоняясь, чтобы его поцеловать. Она приготовила им завтрак, но, казалось, пребывала в другом мире и, как во сне, передвигалась от плиты к столу. Открыла холодильник и заглянула внутрь, а потом закрыла дверцу, ничего не вынув. Сожгла края французского тоста, разлила на стол апельсиновый сок и долго смотрела на лужу, кусая губы.

— Тебе хочется плакать? — догадался Сэм, но она взъерошила его волосы.

— Глупенький.

В то утро все было не как обычно, и, пока они ели, ма не откусила ни кусочка. Прислонилась к стойке и наблюдала за ними.

Отец взглянул на часы.

— Неужели так поздно? — всполошился он, вскакивая.

Мать ходила за отцом, когда тот положил тарелку в раковину, когда ставил сок в холодильник. Последовала за ним, когда тот пошел одеваться. Сэм слышал, как они спорили, до него доносились их мрачные, рассерженные голоса, хотя слов он разобрать не мог.

Аппетит у Сэма пропал. Он отодвинул тарелку. Отец вернулся на кухню уже одетый, потирая локоть. Мать не отставала ни на шаг.

— Иди за учебниками, парень, — сказал он Сэму. Тот удрал в свою спальню, взял со стола учебник. Он напевал, чтобы не слышать злых голосов. Неожиданно в комнате появился отец, поцеловал его на прощание и ушел так быстро, что Сэм не успел спросить, все ли в порядке.

К тому времени как он вернулся на кухню, мама снова сидела за столом, сжав руками голову.

Чайник отчаянно засвистел, и мать вздрогнула, словно свистели именно ей.

— Почему ты так долго ешь? — спросила она, показав на его тарелку. — Ешь. Доктор сказал, что тебе нужны белки.

Он не хотел объяснять, что не может есть, что у тоста вкус резиновых шин, а сок слишком кислый. Мать постучала пальцами по стойке, пригладила волосы.

— Здесь так холодно, — пробормотала она, но не выключила кондиционер, всегда включенный на полную мощность, чтобы Сэму было легче дышать.

Мать дрожала. Она пошла за свитером и накинула его поверх ночной сорочки.

— Пожалуйста, пожалуйста, доедай, — попросила она, и он расслышал в ее голосе какие-то новые нотки, испугавшие его.

Поэтому молча взял завтрак и книги и направился к двери.

— Ты разрешила мне самому ходить в школу, помнишь? — спросил он, но она накинула длинное пальто и сунула ноги в первую попавшуюся пару мокасин у двери.

— Позволь мне сегодня проводить тебя, — пробормотала она.

Начальная школа Оукроуза была всего в трех кварталах от их дома. По дороге мать молчала, и Сэм подумал, что ему тоже лучше держать язык за зубами.

На школьном дворе уже толпилось полно народу. Дверь была открыта, и улыбающаяся учительница приветствовала входивших детей. Сэм тоже хотел войти, но мама тронула его за плечо.

— Погоди минуту, детка, — попросила она, и он повернулся, а она встала перед ним на колени и пристально посмотрела в лицо, словно хотела что-то узнать.