И этот первый ночной марш, а вслед за ним и многие другие прошли для меня при содействии Соловьева вполне благополучно. Соловьев оставался моей маленькой штабной тайной, которой масса стрелков конечно не интересовалась; а уверенное следование полка в непроглядную ночь по захолустным проселкам производило благоприятное впечатление и поднимало авторитет управления. В колонне не видно ни одного огня, абсолютно темно, а командир полка не сомневается. Чуда конечно здесь нет, но умение, ловкость рук, организацию отрицать трудно.

Штаб дивизии по-видимому допускал возможность столкновения моего боевого арьергарда с немцами, но не придал в мою колонну артиллерии, боясь потери орудий. Ночью действительно орудия были бесполезны; но вообще относительно артиллерии я держался другого взгляда, чем штаб дивизии; потери орудий я никогда не боялся, а опасался, в случае встречи с бронированным автомобилем или с германской конной батарей, оказаться со своим боковым арьергардом в глупом положении. Как только начало светать, в 4 ч. 35 м. утра 24 августа я послал в штаб дивизии конного с просьбой прислать мне на большом привале, намеченном в 7 ч. 15 м. утра для бокового арьергарда в районе д. Шавли, в 3 км от большака, хотя бы пару орудий. Просьба была уважена.

Утром наш марш продолжался. С юго-запада, на открытом фланге, несколько впереди, на гребне возвышенности показались 5–6 всадников. Дистанция от колонны была около 1 % км. Колонна заволновалась – свои или немцы. Застава шла в двухстах шагах, дальних дозоров не было. Со мной было 4 конных разведчика. Случай мне понравился. Я со своими разведчиками поскакал навстречу всадникам широким галопом.[42] Мы еще не успели пронестись и 1 км, как разъезд, к которому мы стремились, повернул и скрылся. Кто были эти всадники, осталось неизвестным.[43] Мы вернулись шагом. Чернышенко стал меня деликатно укорять, что так полк может остаться без управления, что вблизи могли быть спешившиеся немцы, которые легко могли нас подстрелить, и т. д. Но я знал хорошо, что делал: риск был для меня явно ничтожный, но представлялась возможность сосредоточить внимание полка на его незнакомце – командире и показать, что он не гнушается и ролью дозорного; если он требует от других идти на явную опасность, то и сам готов выполнить рядовую роль. Конечно в моем поведении было чуточку шарлатанства, но без него быстро войти в критические дни в роль вождя невозможно.

Ночь на 25 августа полк провел в с. Даркушки. Три полка дивизии собрались вместе. Связи с XXXIV корпусом не было. Штаб дивизии совершенно был дезориентирован. По слухам с. Мусники было занято слабыми силами немцев. Начальник дивизии решил их атаковать. Дивизия утром пришла в Мусники – немцев не оказалось. Вблизи бродили немецкие разъезды. На восточном берегу Вилии XXXIV корпус явно сильно подался назад, в сторону Вильно. Начальник дивизии не представлял себе, что делать дальше. Тюлин, которому дивизия раньше подчинялась, отпустил ее из своего подчинения с очень общими указаниями – следовать на присоединение к войскам ген. Вебеля (командир XXXIV корпуса). 24 августа в 21 ч. ввиду неизвестности, где находится штаб XXXIV корпуса, Тюлин доносил, что 2-я Финляндская дивизия направляется в район Чабишки или Попорце, где будет 25 августа вечером. Оставаться в районе с. Мусники, на отлете, на переход впереди общего фронта, представлялось опасным. Уже 24 августа немцы форсировали р. Свенту на широком фронте ниже с. Видишки; от Вилькомира двигалась пехотная часть, м. Побойск прошла германская кавалерийская бригада; вдоль р. Ширвинты, против левого крыла Тюлина, энергично подвигалась крупная кавалерийская часть с тяжелой артиллерией; в районе Чабишки германцы переправились на правый берег Вилии, а у д. Зубишки навели на Вилии понтонный мост.[44] 25 августа натиск на ген. Тюлина продолжался; казачьи полки последнего располагали только слабыми огневыми средствами (14 конных орудий и 6 пулеметов на 7 казачьих полков) и не могли сыграть роль заслона против немцев, наступающих с линии р. Свенты; таким образом, если бы 2-я Финляндская дивизия направилась для атаки немцев на Вилии, у Чабишек, ее 7 слабых батальонов оставили бы на своем фланге и в тылу огромную кавалерийскую массу, поддержанную тяжелой артиллерией, егерским батальоном и каким-то ландвером. В то же время за последние двое суток фронт XXXIV корпуса на левом берегу Вилии осадил на целый переход. Дела там обстояли явно неважно. Действительно начальник 5-й дивизии Альфтан настаивал 25 августа на выводе своей дивизии в резерв как израсходовавшей уже в три очень горячих дня свою боеспособность; 56-я дивизия чувствовала себя серьезно прорванной, и ее энергичный начальник дивизии Мадритов доносил, что не может отвечать за устойчивость своих полков; что касается 4-й Финляндской дивизии, то она просто перестала сражаться и находилась в полном отступлении. Все это происходило уже, правда, без всякого нажима со стороны также выдохшегося XL германского корпуса.

Начальник дивизии решил отвести свои главные силы на Мейшагольскую позицию, укрепления которой прикрывали Вильну, но никем заняты не были. Но так как начальство могло не одобрить этот единственно разумный, но пассивный образ действий, то был допущен компромисс: на северной опушке большого леса, протягивавшегося впереди Мейшагольской позиции, в районе д. Майлуны, был оставлен сильный арьергард – 9 рот 6-го Финляндского полка, 54-й казачий полк и горная батарея. Дивизия ослабляла себя на целую треть и возлагала на эту треть задачу, являвшуюся непосильной для дивизии в целом.

Поздно вечером отошедший в Мейшаголу штаб 2-й Финляндской дивизии, установив связь со штабом V армейского корпуса, уточнил мою задачу. Я был произведен в звание начальника Керновского отряда; мое назначение заключалось в том, чтобы располагаться вдоль Вилии, прикрывать и поддерживать огнем действия левого крыла (65-я дивизия) V корпуса; я должен был, оставаясь уступом впереди, непременно удерживать Керново, но один батальон с батареей выделить срочно в с. Буйвиды, чтобы создать прочную огневую точку за Вилией, непосредственно на продолжении фронта V корпуса. Командир V корпуса требовал направления в Буйвиды целого полка, но в таком случае дивизия была бы совершенно раздергана, и главные силы на направлении Вильно уменьшились бы до 2 батальонов; поэтому штаб дивизии, вполне правильно, послал батальон в Буйвиды, вместо целого полка.

Происходила типичная грубая ошибка на стыке: для штаба V корпуса 2-я Финляндская дивизия и в частности мой арьергард являлись не своими частями, а соседями, временно, на двое суток, ему подчиненными. Командование V корпусом (ген. Балуев), работавшее в общем неплохо, стало на резко эгоистическую точку зрения: помогайте нам, становитесь вдоль Вилии, хотя бы это выходило боком к вашему