Джейк решительно оттолкнулся от скамьи и встал.

— Совершенно верно. Если только вы не собираетесь уволить меня — я намерен продолжать дело теми способами, какие сочту нужными. Ну, а теперь согласны вы вернуться в Даллас и в домашней прохладе терпеливо ждать моих отчетов?

Ребекка тоже встала и вызывающе взглянула на Джейка сквозь дымку слез, подернувшую жесткие черты его лица.

— Нет, — отрезала она. — Я пойду на кладбище. Если Джейнел Гриффин и вправду моя мать — я хочу увидеть ее могилу.

— Как вам будет угодно.

Джейк со стуком захлопнул кейс и, подхватив его, зашагал прочь. Ребекка едва успела нагнать его.

Городское кладбище оказалось невелико, и все же им понадобилось около двух часов, чтобы отыскать могилу Джейнел Гриффин. За могилой явно ухаживали, потому что трава была недавно подстрижена.

Джейк бродил вокруг, разглядывая надписи на плитах и делая заметки.

Ребекка стояла у камня с именем Джейнел Гриффин.

Неужели это — ее мать?

Она читала и перечитывала каждое слово, пытаясь проникнуть в тайну жизни давно умершей женщины. «Любимой дочери» — было написано на камне. Не «жене» или «матери», а просто «дочери». В этих двух словах содержалась целая история одиночества. Одиночество царило над могилой Джейнел Гриффин, и Ребекка не знала, что тому виной — надпись ли на камне, ее ли мятущаяся душа…

— Отец Джейнел умер пять лет спустя, — сказал Джейк. — Мать, судя по всему, жива до сих пор. Здесь же похоронены деды и прадеды по отцовской линии. Множество священников. Трое младенцев. — Ребекка дернулась, и он поспешно добавил: — Родились в 1895, 1904 и 1906 годах. В то время детская смертность была высока. Вот и еще одна незамужняя покойница — двоюродная бабка Джейнел, судя по дате рождения, умерла в возрасте около шестидесяти лет. Похоже, семейство Гриффинов прожило в Эджуотере не одно поколение.

— Влиятельная семья — как вы и говорили. Священники и проповедники чуть ли не в каждом поколении. Подобные люди испытали бы немалый шок, узнав, что их незамужняя дочь забеременела. У подобного семейства достало бы сил повлиять на выводы полицейского дознания и добиться вердикта «ненамеренная передозировка снотворного». Мать Джейнел жива до сих пор, а стало быть, мэр и шериф защищают ее. В шестьдесят девятом Джейнел была еще молода. «Девочка-подросток» — вы ведь так говорили?

Джейк шагнул поближе к Ребекке.

— У нас нет никаких доказательств, что она — ваша мать.

— И доказательств обратного — тоже.

— Прекратите! Вы спешите с выводами.

— В самом деле? Какие еще нам нужны доказательства? Или вы хотите выкопать останки, чтобы провести тест на ДНК? — Ребекка отвернулась, глядя на краешек закатного солнца, все еще пылавший над горизонтом. — Все было бессмысленно с самого начала. У меня не было и нет матери. Я гонялась за призраком, который сама же и сочинила…

Безмерное одиночество нахлынуло на нее, словно смертоносный холод полярной ночи, жадно поглощая последние искорки тепла, которые все еще тлели в ее измученной душе. Ребекка хотела было опуститься на траву — на миг или навсегда, все едино — но сильная рука Джейка удержала ее.

— Не надо.

Гнев полыхнул в ее душе, словно лесной пожар, раздуваемый горем и отчаянием. Ребекка стремительно развернулась к Джейку, бессильно замолотила кулачками по его широкой груди:

— Оставьте меня в покое!

И, к вящему своему стыду, бурно разрыдалась. Джейк бережно, но властно притянул девушку к себе, не обращая внимания на ее попытки вырваться.

Горестные слезы неудержимо катились по лицу Ребекки и стекали на джинсовую рубашку Джейка… А он, словно ничего не замечая, одной рукой крепко прижимал девушку к себе, а другой нежно гладил ее по волосам. Ребекка и рада была бы успокоиться — но тело ей не повиновалось. Проклиная собственную слабость, она тем не менее прильнула к Джейку и горько рыдала, уткнувшись мокрым лицом в его широкую, надежную грудь.

Слезы сделали свое дело — боль и горе, терзавшие Ребекку, постепенно ослабли, и тогда она опять попыталась высвободиться.

Джейк немного ослабил объятия — ровно настолько, чтобы она смогла достать из сумочки бумажные носовые платки и высморкаться. А потом опять ласково привлек девушку к себе, все так же нежно гладя ее по голове. Вопреки всему, Ребекка наконец обмякла, разжала кулаки и теснее прильнула к нему.

— Твои приемные родители обожали весь мир — но это не значит, что оттого они меньше любили тебя.

Джейк произнес эти слова едва слышным шепотом, и на миг Ребекка решила, что они ей лишь почудились.

— Я этого не говорила, — пробормотала она, не решаясь поднять голову и встретиться с ним взглядом.

— Но ведь думала, верно?

Ребекка глубоко вздохнула, не зная, сможет ли она ответить на этот вопрос, не предаст ли ответом двоих людей, которых любила сильнее всего в мире. Может быть, и предаст.

Джейк молчал, не подгоняя ее, и Ребекка вдруг заговорила — взахлеб, безудержно, как только что рыдала на его груди:

— Когда мне было десять, я как-то играла с подружкой у нее дома и сказала: вот хорошо бы, чтоб мои папа и мама любили только меня. Мать подружки услышала мои слова и отозвала меня поговорить. Она сказала, что я должна гордиться своими родителями, гордиться тем, что они всегда готовы прийти на помощь ближнему, кто бы он ни был. Тогда я почувствовала себя эгоисткой — ведь мне так хотелось, чтобы отец и мама не любили никого, кроме меня.

И напряглась, ожидая услышать заслуженный укор.

— По-моему, в этом желании нет ничего эгоистичного. Так думают все дети в мире.

— Мне казалось, что папа и мама должны принадлежать только мне, потому что я — их дочка, единственная дочка. Потом я повзрослела и многое поняла. Я знала, что они любят меня, что они просто замечательные люди, и в их сердце хватает места для всех несчастных и нуждающихся. Но вот они погибли… и все рухнуло. Тогда-то я сообразила, что никогда не была для них единственной дочкой — всего лишь бездомной сиротой, которую они взяли под свою опеку. Получалось так, что я действительно всю свою жизнь была сиротой, и по-настоящему у меня не было ни семьи, ни дома.

— И тогда ты решила, что, если найдешь свою настоящую мать, получишь и то, и другое.

Ребекка чуть отстранилась и заглянула в лицо Джейка. Солнце почти зашло, и в наплывающих сумерках лицо его казалось непостижимым, непроницаемым.

— Глупо, да?

Джейк негромко, невесело засмеялся.

— Это я уже проходил. Поверь мне, это не смертельно. Жить можно.

Ребекка вспомнила, как он с нарочитой насмешкой рассказывал о собственной семье. Неужели и Джейк был когда-то маленьким мальчиком, неужели и он отчаянно искал тех, кто будет любить только его?