III, как следует различать еретиков от тех, кто сохранил еще веру в Христа – видно, кур и петухов уже не осталось в округе, – ответ был весьма прост: “Убивайте всех. Господь сам разберется, кто грешен, а кто нет”.

И тот же представитель святого трона с гордостью писал Папе в Рим о том, что “ни пол, ни возраст, ни положение не принимались во внимание, когда выносился приговор”.

После того как пал Безьер, очередь дошла и до Перпиньяна, затем Нарбонны, Каркасона и самой Тулузы.

И где бы ни проходили победоносные войска, везде они оставляли по себе море крови, сеяли смерть и разрушение.

Но у альбигойцев было немало и хорошо укрепленных замков, которые располагались на неприступных возвышенностях. Эти замки требовали длительнейшей осады, поэтому крестовый поход, объявленный Папой, длился без малого 40 лет. Рыцари обязаны были носить вышитый крест на своих туниках, как и их собратья в далекой Палестине. А наградой было все то же отпущение грехов, гарантированное место в раю среди воинства Христова и награбленная добыча. Но, в отличие от обычного крестового похода, воинам не надо было пересекать море и подвергать себя опасностям долгого пути. По законам того времени, достаточно было лишь в течение 40 дней повоевать, пограбить и поубивать за веру Христову в ненавистном Лангедоке, а затем вновь можно было вернуться домой, заодно получив все привилегии крестоносца. Желающих отправиться в подобную экспедицию было немало, и армия не знала перебоя в рядах сражающихся или, лучше сказать, в рядах карателей.

Когда крестовый поход подошел к концу, то некогда процветающий и свободный Лангедок вновь вернулся к тому варварству, которое было характерно для всей Западной Европы XIII века. Одним из примечательнейших достижений крестового похода против альбигойцев было, с одной стороны, создание монашеского ордена доминиканцев, а с другой – святой инквизиции. Два этих события были накрепко связаны между собой общей причиной. Испанский монах, Доминик Гузман, который всей душой поддерживал крестовый поход Папы Иннокентия III, создал в 1216 году по этому случаю монашеский орден, получивший название в честь своего создателя, а несколько позднее, в 1233 году, именно доминиканцы создали святую инквизицию, передовой отряд католицизма, призванный бороться со всякого рода ересями. К 1243 году всякое организованное сопротивление было сломлено, за исключением нескольких крепостей. Одна из них носила имя Монсегюр, оборона которой продолжалась больше года с таким небывалым мужеством и отчаянием, что вполне могла бы быть приравненной к защите знаменитой крепости Массад во время иудейской войны, описанной Иосифом Флавием.

Но и после падения Монсегюр катары не сдались. Еще целых пятьдесят лет после своего поражения небольшие анклавы еретиков, ушедших в горы, скрывавшихся в пещерах, в подземельях, продолжали мстить своим обидчикам, своим убийцам и вели тайную войну, напоминающую современные партизанские действия. Центром их сопротивления стали подземные ходы города Провэна. С XI века это были владения графа Шампанского. Здесь были церкви, дворцы, скала, господствующая над равниной, ярмарки и людской хаос, в котором легко можно было затеряться. Но самое интересное в Провэне – это его подземные галереи, которые появились еще в доисторические времена. Сеть туннелей тянулась под холмом, образуя настоящие катакомбы.

Зал за залом в самом сердце Земли и везде можно было встретить древнейшие надписи и обрядовые рисунки друидского происхождения. Они были выбиты еще до прихода римлян. Цезарь шел поверху. Легионы несли своих непобедимых орлов, а под его ногами зрел заговор, готовилась западня, в которую обязательно должны были попасть некоторые из римских легионеров.

Опыт своих предков друидов переняли и загнанные в угол катары. Они ни за что не хотели сдаваться и вели подземную войну с победившим их на поверхности надменным папством. Дети Света ушли во Тьму, ибо Свет и Тьма лишь части одного и того же, и чем ярче горит свеча, тем гуще тень, отбрасываемая ею.

Если бы во время одного из тайных собраний сюда ворвались враги, заговорщики могли бы скрыться в считаные секунды в неизвестном направлении. Зная все ходы и выходы, катары могли легко выйти в любой нужной им точке, а затем снова войти с противоположной стороны и подобно котам спрыгнуть на плечи врагам, устроив им в темноте настоящую резню во имя почитаемого еретиками Бога Света. “Совершенные” разрешали им в таких случаях убивать живые существа даже с теплой кровью, ибо христианин для них отныне приравнивался к змее, мерзкой жабе и тупой рыбе в пруду, ибо у каждого, кто решался принять этот отчаянный бой в кромешной тьме, где приходилось в полной неразберихе резать и своих братьев, перед глазами стояли призраки беззащитных обнаженных детей, которых христиане бросали в костер инквизиции как дрова, так как общий помост предназначался лишь для взрослых.

К таким вот скрытым катарам, ничего не забывшим и ничего не простившим, относился и хранитель королевской печати Гийом де Ногаре. “Совершенным” он стал потому, что давно уже отказался от всего земного и жил лишь одной местью, местью католической церкви и всему христианскому миру. Он был причислен к такой категории избранных даже среди “совершенных”, для которых просто не существовало никаких нравственных устоев, проповедуемых христианством.

Внимательно рассматривая восточный орнамент своего полога, королевский легат медленно погружался в состояние сладостных воспоминаний. Он ясно увидел картины недавнего прошлого, когда ему пришлось арестовать по приказу короля самого Папу Римского. Старик был так напуган, что даже не сразу понял, в чем дело. Ох! Какая это была сладостная минута! Многие братья отдали бы собственную жизнь лишь для того, чтобы отвесить пощечину тому, кто считался наместником Бога на земле. За всех замученных, невинно убиенных, за всех сожженных и за тех детей, которые своими телами помогали гореть своим же родителям. Какой триумф! Какая победа! Именно пощечина! Разве заслуживает жаба чего-то еще? И это он, Гийом де Ногаре, мог сделать такое! Он! И никто другой. Он – “совершенный” из “совершенных”.

Ногаре вспомнил, как он занес уже было руку, чтобы самому отвесить пощечину понтифику, но потом словно опомнился и приказал сделать это Скьярра Колонна, которого Бонифаций всячески притеснял до этого. В противном случае у короля могли возникнуть серьезные подозрения относительно того, в кого на самом деле верит его преданный легат.

Как “совершенный”, Ногаре обязан был носить белый поясок под мирской одеждой. Он не снимал его даже тогда, когда участвовал в оргиях и