Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У них не было жида, – задумчиво повторил Мыхайло, смерив Игнася взглядом.
– Не было, добрый пан.
Мыхайло подпрыгнул, как припадочный, размахнулся и ударил Игнася в лицо черенком от косы, разбив ему нос. Колядник полетел к стене, но дворовый успел подскочить и подрезать ему ноги, после чего принялся безжалостно пинать лежащего парня.
– Идиота из меня делаешь, сукин сын? – прошипел он. – Говори, кто был вашим жидом и где он живет?!
– У нас не было…
Мыхайло яростно взревел и принялся наотмашь бить Игнася черенком. Парень выл и корчился под стеной, прикрывая руками то голову, то шею, то почки, а Мыхайло все колотил и колотил.
Мацейка, не в силах на это смотреть, выпалила вдруг:
– Ясек Бурмуц должен был быть жидом, но, видно, сбежал, как только вас увидел. Только не бейте больше, не бейте, как же так?!
Запыхавшийся Мыхайло на мгновение прервал избиение Игнася.
– Где живет этот Бурмуц? – прорычал он.
– Возле часовни со Святым Семейством. Там, где растет старая липа.
– Мацейка!.. – простонал Игнась, потому что все в деревне знали, что Ясек Бурмуц хаживал некогда на разбой, а в его хате зимними вечерами собирались бескидники поиграть в карты, попить сливовицу и потравить байки. Это были добрые разбойники, потому что они не нападали на хамов, а только на польских панов, чиновников и жидов.
Мыхайло взял Мацейку за подбородок и пристально посмотрел ей в лицо.
– Ты красивая, – сказал он. – И не дура. Этого сукина сына, Черта, связать и подвесить рядом с Ангелом и Иродом. Доброго хозяина с бабой и девчонкой заприте в чулан; они нас хорошо угостили, так что мы не будем их сильно обижать. Девок мы берем с собой, и музыкантов тоже, чтобы нам было веселее в дороге.
– А с ними что? – Морцин указал на Смерть и Козла, который звался Туронем.
– А этих свяжи – и в навоз. Не надо топить их до смерти, если только сам не захочешь. Только давай быстрее, а то нам еще палить хату этого самого Бурмуца. Я не хочу, чтоб нам по дороге на голову свалилась целая ватага хамов. Пусть все знают, что с вельможным паном шутки плохи.
Они уже собирались уезжать, когда Мыхайло встал на пороге хаты и беспокойно огляделся. Ночь залегла глубокая и белая от вьюги. На дюжину шагов мало что было видно, так и сыпало мелким, колючим снегом, и эта черная бель расползалась вокруг непроглядной, густой кашей. Дворовый втянул носом воздух. Он вынюхивал. Эта ночь ему не нравилась. От нее пахло ржавчиной.
– Собек, ты едешь первым.
– Я?
– Нет, сука, Кайзер. Здесь есть другой Собек?
И Собек Кульпа взобрался на коня и слегка ударил его пятками. Животное фыркнуло и нехотя двинулось в метель. Молодой дворовый едва проехал пару шагов и остановился.
– Мыхайло, тут что-то есть, в этой метели.
– Чего?
– Не знаю, но оно шипит. Как змея.
– Дурак, сейчас змей нет. Все они спят под землей.
– Мыхайло…
– Езжай, езжай. Я буду за тобой.
И Собек исчез в снежном вихре, но Мыхайло не успел сделать и полушага. Заржал конь, кто-то крикнул раз и другой – невозможно было понять, близко или далеко, потому что в метели звуки блуждают и путаются. В темноте что-то закрутилось и сдвинулось, а потом внезапно на границе льющегося с порога света появилось несколько темных фигур.
Одна из них крепко держала Собека с приставленным к горлу кривым ножом. Мыхайло мгновенно схватил стоявшую рядом Мацейку, прикрылся ее телом и приставил к ее голове шестиствольную перечницу.
– Прячьтесь в дом – рявкнул он своим подельникам. – И ни гу-гу.
– Доброго здоровьица! – раздался голос одной из теней.
– Да пошел ты на хрен, крыса! – ответил Мыхайло.
– У-у-у. А разве добрым христианам можно так отвечать?
– С разбойниками я не разговариваю.
– Видишь ли, а нам иногда приходится. Хотя бы сейчас.
– Отпусти парня и дай нам проехать, а то я башку девке вышибу. – Мыхайло потряс пистолетом. Мацейка застонала и пошатнулась, мягкая в коленях, как пьяная.
– Полно, полно, любезный дворовый. Сначала отдайте хозяевам то, что вы награбили, и выходите все во двор, сколько вас там есть. Оружие оставьте на пороге, а сами раздевайтесь до пояса, чтобы мы могли наказать вас. Наказание будет не слишком суровым – каждому по двадцать пять палок. А когда вернетесь в седлисскую усадьбу, в это подлое гнездо мерзавцев, не забудьте сказать, что это бескидники доброго Якуба Шели так обласкали ваши спины и что то же самое они скоро проделают с ясновельможным паном.
– Хватит болтать, освободи дорогу.
– У нас ваш парень.
– Ни хрена у вас нет.
Глухо щелкнуло, словно в лесу от мороза треснула буковая ветка, и голова Собека Кульпы разлетелась в кровавые клочья. Кто-то вскрикнул. Кто-то выругался.
– Подойдете ближе, и девка будет следующей.
Бескидники заколебались и отступили за пределы света. Дворовые в сенях затаили дыхание.
– Мыхайло, – прошептал Морцин. – Зачем ты так с нашим…
– Он никогда не был нашим. Таким нельзя доверять.
– Тронете кого-нибудь, и никто из вас не уйдет живым, – крикнул кто-то из бескидников.
– Ишь ты, разлаялся, пес паршивый. Только высуньте носы из тьмы, и мы уничтожим здесь всех до единого. И колядников, и девок, и добрых хозяев на десерт.
– Вы не уйдете отсюда. Мы будем сидеть всю ночь.
– Как и мы. Только мы в тепле.
Бескидники замолчали, словно их и не было. Мыхайло втолкнул Мацейку в сени и запер. Он дополнительно подпер дверь длинной жердью, потому что засов был довольно паршивым. В те времена в деревнях не было других воров, кроме дворовых, но никакой засов не поможет от разбойника, за которым стоит закон.
– Следи за выходом, Хвощ, – рявкнул дворовый главарь одному из своих подручных. Хвощ, толстый и тупой разбойник, имени которого никто не помнил, расселся в сенях, где принялся выскабливать лысину длинным ножом. Главарь банды снова уселся за стол и постучал пальцем по пустой оловянной кружке. Старый Любаш послушно налил самогон до самого края. – Давай выпьем еще. Водка проясняет мысли.
– Ты, Мыхайло, а что с ними делать будем? – Морцин указал на висящих у потолка Ангела, Ирода и Дьявола.
Первый стонал и хрипел, непрестанно вертясь, а двое других, кажется, потеряли сознание, потому что не шевелились вовсе. Мыхайло пожал плечами.
– А это наше дело? Пущай себе висят.
Минуты текли в тишине. Дворовые уже не смеялись и не пели. Любаши и колядники тревожно поглядывали на них. И никто даже не дрогнул, хотя их было больше, чем