Почувствовав мой взгляд, женщина двинулась прочь. Один из охранников подвел к ней лошадь и придерживал стремя, пока она садилась. Я бросился было следом, окликнул, но она сделала жест, требуя, чтобы ее оставили в одиночестве.

Стражник, похоже, решил, что это я ее обидел, и довольно грубо спросил, какое мне дело к леди Риган? Саксы — никакого раболепия. Но свою госпожу-нормандку явно любили.

— Как тебя зовут, солдат? — спросил я.

Хмурый, небритый воин смотрел исподлобья.

— Утрэд сын Цедрика, сэр.

— Ты славный парень, Утрэд. И можешь узнать, что я не причинил твоей хозяйки никакой обиды. Разве тебе неизвестно, кто я такой?.. Тогда покажи все тут.

В Незерби я вернулся поздно. Риган была в ткацкой. Когда я вошел, она работала за станком, но тут же велела одной из прислужниц принести мне поесть. Я сел у стены с миской на коленях, отослав прислугу.

— Нам надо поговорить, Риган, — сказал я через какое-то время. Я нарочито обратился к ней только по имени, как к родственнице. Видел, как челнок на миг замер у нее в руках, но потом она продолжила работу.

— Вам не чего опасаться меня, сэр Эдгар. Я не собираюсь предъявлять свои права на Гронвуд. Думаю меня устроит любая другая откупная, скажем вы отпишете мне доход с трех мельниц за несколько лет и это окупит мою вдовью часть. Я же вскоре уеду.

Какое-то время мы молчали и она по-прежнему двигала челнок по нитям, натянутым на раму станка.

— Тебе будет горько потерять Гронвуд? — спросил я через какое-то время.

— Было бы горько, если бы я не увидела… не поняла, что вы хотите сделать то, что и Этельстан. Замок — был целью его жизни. Это было как исполнение обета, как мечта. Сколько же сил он приложил, чтобы воплотить ее в жизнь. Я даже ревновала немного его к Гронвуду. Он жил им. А когда умирал, очень сокрушался, что сделал так мало.

— Он сделал очень много, Риган.

— Да. Но сам он так не считал. А сегодня, когда вы были там… Я ведь видела в вас тот же огонь, то же желание, что и в моем бедном супруге — упокой, Господи, его душу. И я хочу, чтобы Гронвуд остался у вас, в семье Армстронгов.

Я вдруг ощутил потаенный стыд. Эта женщина была даже более член семьи чем я — пришелец со своими честолюбивыми устремлениями.

— Я построю этот замок, Риган. Такой замок, какого еще не видели в здешних краях. И он будет достоин памяти Этельстана Армстронга.

Она чуть улыбнулась.

— Только вот я его уже не увижу.

— Но обязательно ли тебе уезжать? Какие твои планы?

— Я поеду домой, в Шропшир. Там я поступлю в обитель Девы Марии Шруйсберийской, как когда-то решила, еще до замужества. У меня в Шропшире три больших поместья — Тависток, Круэл и Орнейль. Доходы с них станут моим вкладом при поступлении в монастырь.

Название своих земель она произнесла с гордостью, сделав особое ударение на последнем — Орнейль., — видимо самом значительном. Я тоже невольно обратил внимание на звучание этого названия — Орнейль. Оно мне было словно бы знакомо. Но тогда я не придал этому значения..

— Почему ты хочешь уйти от мира, Риган? Ты еще не старая, сильная женщина и ты еще можешь выйти замуж, завести семью.

Она негромко засмеялась.

— Ну нет. Я уже познала отведенный мне запас любви и счастья, и на меньшее не польщусь никогда. А то, что я решила принять обет… Я никогда не была красавицей и всегда знала, что однажды приму постриг. Это было обдуманное решение. Я не хотела замуж, зная, что муж не будет нежен с такой дурнушкой как я. А у меня достаточно гордости, чтобы не отдавать всю себя тому, для кого я буду обязательным, но неприятным дополнениям к моему приданному. Поэтому, хоть я и выросла при королевском дворе и люблю мир с его роскошью, страстями и грехами, я знала свою дальнейшую судьбу — однажды я покину все это и стану монахиней. И видит Бог, я не считаю это для себя жертвой. Я ведь очень корыстная женщина, сэр, и монаший клобук виделся мне лишь первой ступенью к дальнейшему возвышению. Я расчетлива и знаю, что такой вклад, как доход с моих маноров, моя нормандская родовая кровь и мое знакомство и дружба с Матильдой Английской — хорошее подспорье, чтобы однажды стать аббатисой. А аббатисой я хотела стать всегда. Ведь это единственная стезя карьеры для женщины благородного происхождения. Аббатиса по силе и могуществу — это тот же лорд-землевладелец. Она управляет землями, поместьями, деревнями, рыцарями; она по своему усмотрению взимает арендную плату и заключает торговые сделки, судит своих подданных и отдает приказы. Она имеет неограниченную власть, живет в богатстве и никому, кроме епископа, не подчиняется.

— А как же мысли о божественном? — скорее иронично, чем строго спросил я.

Риган серьезно поглядела на меня.

— Если я смогу править и делать добро людям — это ли не наивысшее служение Господу здесь, на земле?

Да, она была права в выборе своей стези. А не прав был я, когда подозревал ее в планах на свой счет, думая, что она рассчитывает, что я заменю ей Этельстана. Она мудрая женщина и понимала, что если брак и сделка, то скорее для мужчины, который ищет в супружестве удобства и выгоды. Женщине же в семье нужны любовь и нежность. А Риган уже получила это, живя с моим братом.

Я встал и подбросил дров в очаг.

— У меня есть к тебе просьба, сестрица, — я впервые назвал ее так и она улыбнулась.

Я откинул за плечи свои отросшие волосы — они уже покрывали лопатки — светлые, выгоревшие почти до белизны, но уже более темные там где заметно отросли у корней.

— Я не могу являться с рескриптом короля о своем назначении шерифом, когда несу на себе эту гриву крестоносца. Поэтому окажи мне любезность — остриги меня.

Только очень близкой женщине мужчина мог позволить остричь себе волосы. И Риган смутилась.

— Ты сакс, а они не стригутся по-нормандски. Многие из твоих соплеменников не одобрят это.

Я пожал плечами.

— Я не сакс и не норманн, я — англичанин, ибо сам себя считаю таковым. Все чего я хочу, чтобы саксы и норманны уважали друг друга, живя в мире.

— Дай-то Бог, — вздохнула Риган, вставая.

Потом она сходила за ножницами, велела подсесть поближе к огню и накинула мне холстину на плечи. У нее были нежные руки и мне было приятно, когда она касалась меня, а ножницы слегка щекотали, и я поеживался и смеялся, когда они касались затылка. Риган тоже смеялась. Воистину брат с сестрой — ничего не скажешь.

Потом она окончила и принесла мне бадейку с водой, чтобы я мог поглядеть на свое отражение. И когда вода в бадье успокоилась, я смог разглядеть себя.

— Клянусь могилой Святого Петра — я помолодел лет на десять.

Я видел в воде смуглое, удлиненное лицо, какое и узнавал, и не узнавал. Лишь кое-где на концах волос, словно седина, оставались светлые пряди. Надо лбом волосы лежали естественной плавной волной, а за ушами и сзади были коротко обрезаны. От этого шея выглядела словно мощнее, резче обозначились линии подбородка и скул. Я выглядел, как норманн, но не сакс или крестоносец.